Сегодня Чарльз Вудворд беседовал с чиновником из Государственного департамента, заместителем Государственного секретаря Ральфом Аштоном. Оказалось, что на самого секретаря внезапно свалились неотложные дела, так что пришлось привлекать Аштона.
Со стороны Госдепа это, конечно, была ошибка. Аштон слыл не особо умным и скучноватым бывшим бизнесменом, главное достоинство которого составляло умение делать деньги. Трудно ошибиться больше, чем дав ему возможность выступать в роли представителя администрации. Разве что на это имелись свои мотивы.
Вудворду предстояло распять его.
Слушая пустые уклончивые ответы Аштона, Таннер представлял себе, как через полчаса куча людей в Вашингтоне кинется звонить друг другу. Предельно вежливые интонации вопросов Вудворда не могли скрыть его растущего презрения к заместителю Государственного секретаря. Чувствовалось, что как журналист он уже на пределе раздражения, скоро в его тоне появятся ледяные нотки, и тогда от Аштона полетят ошметки. Сделано все это будет, конечно, очень вежливо, но от Аштона он оставит мокрое место.
Такие сцены Таннер всегда воспринимал с чувством внутреннего смущения.
Он включил звук на втором экране. Скучным гнусавым голосом комментатор рассказывал о подноготной представителя Ганы в ООН, с которым изъявила желание познакомиться группа специалистов. Черный дипломат взирал на мир с таким выражением лица, словно его тащат на гильотину.
Дискуссией тут и не пахло.
Третья программа выглядела получше, но и она была далека от совершенства. Остроты тут тоже не хватало.
Таннер решил, что с него хватит. Ему и без того есть о чем беспокоиться, а запись передачи Вудворда он просмотрит утром. Было только двадцать минут шестого, и бассейн еще освещало солнце. Он слышал голос дочери, вернувшейся из клуба. Реймонд долго и неохотно прощался с друзьями. Теперь семья была в сборе. И, наверное, вся троица сидит и ждет, когда он закончит просмотр и разожжет жаровню для приготовления стейков.
Он должен удивить их.
Выключив телевизоры, он положил блокнот и карандаш на стол. Теперь можно и выпить.
Таннер открыл двери кабинета и прошел в гостиную. Через заднее окно он видел, как Эллис играет с детьми в догонялки около бассейна. Они смеялись, и в их голосах было столько радости!
Эллис заслужила ее. Господи, вот она-то ее заслужила!
Он смотрел на жену. Увернувшись от рук восьмилетней Джаннет, которая была готова поймать ее, она прыгнула — носочки в струнку — в бассейн.
Потрясающе. Они были женаты десять лет, но он любил свою жену больше, чем в первые годы.
В памяти у него всплыла патрульная машина, но он отогнал эти мысли. Полицейские скорее всего искали уединенное местечко, чтобы побездельничать и спокойно послушать репортаж о бейсбольном матче. Он слышал, что в Нью-Йорке полисмены горазды на такие штуки. Почему же они не могут точно так же вести себя и в Сэддл-Уолли? Тут куда спокойнее, чем в Нью-Йорке.
Может, Сэддл-Уолли самое спокойное место в мире. И безопасное. Во всяком случае, в тот обычный воскресный день Таннер был в этом уверен.
2
Ричард Тремьян выключил свой телевизор через десять секунд после того, как у себя дома Таннер выключил все три. Нет сомнения, что «Меты» выиграли эту встречу.
Головная боль оставила его, унеся с собой и раздражение. Джинни была права, подумал он. Просто он переутомился. И нет смысла срывать свои чувства на семье. Куда лучше стал ощущать себя и желудок. Немного перекусить — и все будет в полном порядке. Может, позвонить Джону с Эллис, и, пригласив Джинни, поплавать в бассейне у Таннеров.
Джинни постоянно донимала его вопросами, почему бы и им не завести свой бассейн. Ведь доходы у него в несколько раз больше, чем у Таннеров. Ни для кого это не секрет. Но Тремьян не был расположен лишний раз демонстрировать свое благополучие.
Собственный бассейн может стать многозначительным символом успеха. Слишком многозначительным для его сорока четырех лет. Хватит и того, что они перебрались в Сэддл-Уолли, когда ему минуло только тридцать восемь. В этом возрасте он мог позволить себе дом стоимостью в семьдесят четыре тысячи долларов. И сразу же выплатил пятьдесят тысяч. Бассейн может подождать до какой-нибудь полукруглой даты, скажем, до того дня, когда ему исполнится сорок пять.
