Он делал лишь то, что, по его мнению, было правильным. Он старался лишь . Остерман, вне всякого сомнения, совершенно точно понял его. Но теперь эти сведения оказались в других руках. Не в его.
Джой Кардоне вышел из кухни и вернулся в свой миниатюрный спортивный зал. Не натягивая перчаток, он стал дубасить мешок, все резче и ожесточеннее, резче и ожесточеннее.
В мозгу у него крутилось лишь одно слово:
«Цюрих! Цюрих! Цюрих!»
Вирджиния Тремьян слышала, как ее муж поднялся с постели в шесть пятнадцать, и сразу же поняла — что-то не в порядке. Муж ее очень редко поднимался так рано.
Она полежала несколько минут. Когда он не вернулся, она сама встала, накинула халатик и спустилась вниз. Он стоял в гостиной у высокого окна, куря сигарету и уставившись на листок бумаги.
— ты здесь делаешь?
— Посмотри, — тихо ответил он.
— На что? — Она взяла бумагу у него из рук.
«Примите исключительные меры предосторожности против вашего врага — журналиста. Его дружба не в силах устоять перед его завистью. Он не тот, за кого себя выдает. Мы можем и должны сообщить о посещающих его калифорнийцах.
Блэкстоун».
— Что это? Откуда ты это получил?
— Минут двадцать назад я услышал какие-то звуки за окном. Они меня разбудили. Затем раздался шум машины. Они газовали тут под окнами… Я подумал, что ты тоже слышишь. Ты лежала, отбросив одеяло.
— Просто я не обратила внимания…
— Я спустился и открыл двери. На коврике был вот этот конверт.
— Что это может означать?
— Пока еще не догадываюсь.
— Кто такой Блэкстоун?
— Не знаю. Надо разобраться. И серьезно… — Ричард Тремьян устало опустился в кресло и поднес руку ко лбу. Другой он осторожно стряхнул пепел с кончика сигареты. — Прошу тебя… дай мне подумать.
Вирджиния Тремьян снова посмотрела на лист с загадочным текстом.
— Друг-журналист. Что это значит?
— Таннер что-то нащупал, и авторы этого послания запаниковали. Теперь они стараются, чтобы паника охватила и меня.
— Зачем?
— Не знаю. Может, они считают, что я мог бы им помочь. Или же просто стараются запугать меня. Всех нас.
— Остерманы…
— Совершенно верно. И, кажется, нам угрожают, намекая на Цюрих.
— О господи! Они знают? Кто-то выяснил?
— Похоже, что так.
— Ты считаешь, что Берни напуган? Что с ним поговорили на эту тему?
Тремьян прищурился.
— Он, должно быть, сошел с ума, если решился на это. Его распнут по обе стороны Атлантики… Нет, тут совсем другое.
— Что же тогда?
— Кто бы это ни писал, он, скорее всего, один из тех, с кем я работал в прошлом или кого отказался поддерживать. Может быть, он в курсе моих сегодняшних дел. Знает, что за досье лежат у меня на столе. Таннер тоже идет по следу, и может подняться шум. Они хотят, чтобы я остановил его. В противном случае со мной будет покончено. Я даже понять ничего не успею… Цюрих вплотную займется нами.
— Они не посмеют тебя, — взвинчиваясь, сказала жена Тремьяна.
— Брось, дорогая. Давай не будем обманывать друг друга. В светских кругах я считаюсь аналитиком деятельности крупных компаний. В кабинетах же компаний я уже выступаю как партнер в крупных контрактах. Откровенно говоря, этот рынок буквально сошел с ума из-за липовых сделок. Из-за фальшивых. Идет сплошной обман. Продаются и покупаются только бумаги. Дутые величины.
— Тебе угрожает что-то конкретное?
— Возможно. Хотя я всегда могу сказать, что попался на ложную информацию. И любой суд меня оправдает.
— Они относятся к тебе с уважением. Ты работаешь больше, чем кто-либо другой. Черт возьми, да ты тут самый лучший юрист.
— Я бы хотел так думать.
— !
Ричард Тремьян стоял теперь у высокого окна, глядя на лужайку своего ранчо стоимостью в семьдесят четыре тысячи долларов.
— Ну, разве не смешно! Скорее всего, ты права. Я один из лучших в той системе, которую презираю… В системе, которую Таннер мог бы разодрать на куски в одной из своих программ, знай он, что на самом деле происходит кругом. Вот о чем идет речь в этой записке.
— Не думаю, что ты прав… Мне кажется, что за ней стоит кто-то другой, какой-то обиженный тобой человек, который хочет добраться до тебя. Или хотя бы запугать.
