Поппи была великолепным украшением. Он не мог не признавать это. Все его друзья восхищались ею. Такой женщине приятно дарить дорогое белье, драгоценности, меха. Она чертовски здорово смотрелась в спортивном автомобиле; она научилась готовить вполне съедобную пищу. Что касается постели, то тут она была всего лишь умеренно хороша, несмотря на большую практику в прошлом. Это сердило его, поскольку он знал, что причина заключается не в пуританстве и неведении, а в отсутствии желания. Она не считает себя обязанной, думал он. Она бы могла быть лучшей трахальщицей в городе, но не была ею. За годы совместной жизни он научил её нескольким вещам, но ему не удалось научить её трахаться.
Он посмотрел на себя в зеркало, похлопал рукой по животу, сделал вдох, залюбовался собой. Он хорошо сохранился. Ему было сорок, но он мог сойти за тридцатипятилетнего мужчину.
Удовлетворенный своим видом Харри посмотрел на часы; он следил за тем, чтобы ему не пришлось спешить, встречая гостей; он снова подумал о Поппи. Ему было трудно смириться даже с самой малой неудачей в любом жизненном аспекте. Несомненно, он улучшил Поппи. Сейчас она неплохо содержала городскую квартиру и могла принимать гостей на острове с определенным изыском.
Однако у неё остались некоторые странности. Она могла налить «Явекс» одновременно во все восемь туалетов. Однажды она призналась ему: мысль о том, что миллионы микробов гибнут одновременно, позволяет ей ощущать себя очень умелой хозяйкой. Однажды он увидел, как она сушит салат-латук в тостере.
Если его сознание было упорядочено и оперировало категориями, то в голове Поппи находилась мешанина из реальных и литературных фактов (вероятно, это было следствием дней, проведенных в пансионе со старой глупой теткой), скопище дезинформации, нагромождение ложных суждений.
Ладно, черт с ней, подумал он наконец. Пока она выполняет свою долю взаимных обязательств, не убегает от него, не заставляет чувствовать себя идиотом, она может думать что угодно и даже сушить салат-латук в тостере. Что касается его самого, то он хотел сосредоточиться на таких важных вещах, как издание книги и съемки, которые состоятся на следующей неделе в Лондоне.
Он почти наверняка получит то, что ему нужно от Лайлы. Она была капризной, надменной, нервной богачкой, но все такие стервы имеют брешь в броне. Надо только отыскать её. Сделать это сложнее, чем в случае с Поппи. Он знал Лайлу шесть лет и не сумел приблизиться к ней. Он должен найти её слабинку.
Да, Лайла сильно отличалась от Поппи. Если Поппи была глуповата, то Лайла казалась далекой, как Маттерхорн, и холодной, как воздух в его винном погребе. Но она, несомненно, имела ахиллесову пяту, позволяющую манипулировать этой женщиной.
Он сделал предварительный отбор фотографий для книги, чтобы показать их Лайле. Аперитив. Лайла имела врожденный хороший вкус. Возможно, ему придется немного походить на задних лапках, чтобы получить желаемое, но он готов к этому. Он был даже готов просить с протянутой рукой милостыню, если это окажется необходимым.
Этот уик-энд может принести многое.
На лице Лайлы Конелли не появилось и тени испуга, когда серый «ягуар» вошел в крутой вираж. На скорости семьдесят пять миль в час машина едва проскользнула в щель между бензовозом и встречным «шевроле».
Макс Конелли свернул на свою полосу и снова ссутулился за рулем. Он никогда не считался с чувствами своих пассажиров, его лишь раздражала глупость других водителей; он по-детски верил в свои шоферские способности.
Перед выездом Лайла приняла транквилизатор (валиум). Он помогал ей молча переносить долгую поездку. Каждое путешествие с Максом было дорогой смерти; за годы Лайла приучила свои нервы не влиять на её лицо и конечности. Ее веки не вздрагивали, руки не сжимались, ноги не упирались в переднюю панель. Она говорила с Максом, как с ребенком — спокойно, рассудительно.
— Ты взял снотворное и витамины?
— Я взял все мои проклятые таблетки. Только они не приносят никакой пользы. Все эти чертовы доктора — полные остолопы. Они сами верят только в плацебо.
