– Вас разлучит не смерть, – пообещала она самой настойчивой из надоед. – Он сбежит от твоей глупости. Я никогда не выйду замуж! Пора положить конец порабощению женщин!
– А если забеременеешь? – не отставала собеседница.
– У меня никогда не будет детей! Нас брюхатят, чтобы лишить остатков самостоятельности. Я не какая-то там горничная – хочет малыша, пусть сам его и «высиживает»!
Даже если бы Кристина плюнула на распятие, она и тогда нажила бы меньше врагов. Никто не ведет бесед с разъяренным быком. Матадор уворачивается или убивает его. Все осуждали Кристину и жалели беднягу Мориса – он вытащил несчастливую карту.
Неразрешимые жизненные проблемы можно разложить по двум сундукам. Некоторые задвигаешь в темный угол, забываешь о них, и они перестают беспокоить (как зажившие нарывы), другие застревают в вас, как рыболовные крючки, и вы, сами того не замечая, истекаете кровью и привыкаете жить со страданием.
Утром первого января – было дождливое воскресенье – Йозеф позвонил в дверь квартиры Мориса, тот не отозвался, Йозеф позвонил еще раз – они должны были ужинать с Нелли и Кристиной. Дверь распахнулась: на пороге стоял Морис в полосатой пижаме. Выглядел он как человек, не спавший всю ночь. Йозеф с трудом уговорил приятеля одеться. Морис заявлял, что не голоден, что хочет остаться один, что ненавидит 1 января. Они опоздали, потому что искали розовые гладиолусы, – женщины обожают нелепые цветы!
Нелли и Кристина пришли в восторг, заохали, достаточно большой вазы у них не нашлось, и букет оставили в раковине. В духовке жарилась курица. День обещал быть счастливым. Девушки подали аперитив с оливками, миндалем и канапе с сыром. Они пожелали друг другу здоровья, чокнулись и выпили – все, кроме Мориса. Он встал и поднял бокал, давая понять, что хочет произнести тост.
– Кристина, любимая, прости за вчерашний вечер. Бог с ней, с женитьбой, формальностями и прочей ерундой. Мы обойдемся без них. Если хочешь жить вместе, нужно уважать друг друга, так?
Морис выпил залпом. За столом было так тихо, что остальные услышали, как он причмокнул, облизнув сладкие губы.
– К чему ты ведешь? – спросила Кристина.
– Я подумал, что ты могла бы переехать ко мне. Места хватит.
– Останемся независимыми. Мы можем быть вместе, живя отдельно друг от друга, и видеться, когда захотим. Я против каждодневной рутины, не хочу спрашивать: «Ну, как прошел день?» – и слышать в ответ: «Как обычно». Тебе не кажется, что так будет лучше для нас обоих?
Морис сел и больше не промолвил ни слова, даже не похвалил курицу. А девушки в кои веки постарались…
– Потрясающе вкусно! – решил подольститься Йозеф. – Правда, Морис?
– Угу…
Ни Морис, ни Кристина больше никогда не вспоминали о неудавшемся предложении. Жизнь продолжалась, но в сердце Мориса осталась заноза.
Сержан терпеть не мог, когда его телефонным звонком вызывали к генерал-губернатору. Ничего хорошего это не сулило. В одном из городов на равнине Митиджа люди мерли как мухи, дети слепли от укусов насекомых, странная, пришедшая с гор эпидемия губила скот, виноградники загнивали по непонятным причинам, неизвестный науке червь внедрялся под кожу, и еще сотни других ужасных бедствий поражали этот край. Генерал-губернатору оставалось одно – звать на помощь Сержана. Он не мог выделить дополнительных ассигнований, выбить новые ставки – о да, я обращусь к Парижу, но в сложившейся ситуации, сами понимаете… Сержан раздраженно шипел: он уже в прошлый раз клялся, что делает это в последний раз, что его врачи перегружены работой и не могут прерывать свои исследования.
– Мне очень жаль, господин губернатор, но я вынужден отказаться.
– Подумайте о Франции, Сержан, о нашей цивилизаторской миссии. Снабжение армии продовольствием под угрозой. Вы мобилизованы!
– В последний раз.
Когда мадам Арман распахивала двери лабораторий и произносила сакраментальное: «Совещание через четверть часа!» – самые предусмотрительные являлись с кипой отчетов о проделанной работе и ходе опытов, надеясь защититься этим «зонтиком» от ливня. Старожилы заявляли, что жены потребуют развода, если они будут работать еще больше за ту же зарплату (в этом году ее еще не повышали), что им не хватает денег даже на то, чтобы отоваривать продуктовые карточки. Врачи заключили молчаливый договор и были твердо намерены не идти ни на какие уступки: все понимали, что поставлено на карту, но не хотели оказаться на грани нервного срыва.
