— Мне просто было интересно, сколько вы продержитесь, — сказал он отсмеявшись. — От разговора ведь легчает на душе. И если есть собеседник, вы уже не так одиноки, согласны?
Этим он меня убедил. Скоро мы уже болтали обо всем, как старые друзья, и я поведал ему свою печальную историю.
— Идите преподавать в школу, — сказал он, как только я кончил. — Это то, что нужно. Почему вам не стать школьным учителем?
— Странная идея, — ответил я. — У меня нет педагогического образования.
— Можно обойтись и без него. В колледже вы получили достаточную подготовку, жизненный опыт у вас есть, способности — явные. Не сомневаюсь, что вы справитесь.
— Может, и так, сэр, но если, эти люди не хотят подпустить меня к бездушным механизмам, в которых я кое-что погашаю, разве они доверят мне воспитание своих детей?
— Почему бы нет? Учителя им нужны позарез.
— Считается, что специалисты им тоже нужны позарез.
— Это совсем другое дело. Думаю, в нашей системе просвещения на цвет кожи обращают мало внимания, а в лондонском отделении — наверняка. Во всяком случае, сразу говорить об этом не обязательно, придете к ним для беседы, сами все увидят.
— Я этим методом пользовался не один раз. Ничего не вышло.
— Попробуйте еще раз, что вы теряете? Я точно знаю, что для работы в школах Ист-Энда полно вакансий.
— Почему именно в Ист-Энде?
— Район сложный во всех отношениях, учителя предпочитают искать работу в другом месте.
— И вы считаете, что для негра это будет самый подходящий вариант? — Сразу дала о себе знать злая горечь, вспомнились старые подозрения.
— Зачем вы так, молодой человек? — Он был удивительно терпелив со мной, я явно этого не заслуживал. — Не стоит недооценивать жителей Ист-Энда. Из этих трущоб и грязных переулков вышло немало отличных специалистов, ученых, даже политиков. Так недолго и снобом стать, ничуть не лучше нас, грешных. Вы каждый раз искали работу с таким настроением?
Я понял, что рассердил его, и извинился. Он отнесся к моим проблемам с большим участием, и я вел себя неблагодарно.
— В общем, попробуйте, позвоните им. О цвете кожи ничего не говорите, посмотрите, что у них вообще на уме.
Мне снова стало с ним легко и приятно, мы еще долго говорили обо всем на свете. И лишь когда мы распрощались, я вдруг понял, что даже не спросил, кто он, как его зовут, — а ведь мы проговорили целых два часа, таких для меня полезных. Надеюсь, когда-нибудь этот человек прочтет написанное здесь и узнает, как безмерно я благодарен судьбе за то, что она послала мне встречу с ним.
Все получилось так, как он сказал. Меня пригласили для беседы в Министерство просвещения, потом я получил письмо — буду принят, если пройду медицинскую комиссию. Взять этот барьер не составило труда, и еще одним письмом меня уведомили: я принят на работу и должен явиться в районный отдел школ восточной части Лондона. А оттуда меня послали в школу «Гринслейд».
В свой первый учительский день я пришел в школу рано. Радость и волнение в равной степени разделяли со мной мои хозяева, Бельмонты, которых я называл «Папой» и «Мамой» — по их просьбе. Когда утром я выходил из дома, Мама даже поцеловала меня и пожелала «всего-всего лучшего», а Папа, хоть и сдерживал чувства, был тоже счастлив за меня. Я был полон сил, уверен в себе и знал, что добьюсь успеха.
В узком переулке около школы я услышал доносившиеся с площадки громкие голоса — дети уже собирались. Раздался неистовый девичий крик:
— Ну ты, Деизм, не цапай этот… мяч!
Вот это да! Я вошел во двор, служивший спортивной площадкой, и увидел возле баскетбольного щита группу девочек. Одна из них прятала за спиной мяч, потому что здоровенный, неотесанного вида малый мешал ей бросить по кольцу.
— Ну-ка, отвали, не то…
Тут они услышали мои шага, обернулись, но ничуть не смутились и продолжали вскапывать самые неприличные слои английского языка. Я поднялся по ступенькам. Уверенность уверенностью, но… А если они и в классе будут так изъясняться? Неужели такое возможно?
В учительской сидела миссис Дру и читала газету. Я поздоровался и снял пальто.
— Ну, к бою готовы? — Голос приятный, доброжелательный.
