Однако аббат Радульфус, как оказалось, знал об этом деле куда лучше каноника Герберта, хоть и вел себя менее шумно.
- Обвинение это вскоре было снято, - сухо заметил Радульфус. - И автору, по просьбе аббата, дозволили уехать в Клюни.
Герберт проявил неосторожность, и ответ его был скоропалителен.
- На мой взгляд, Абеляр не заслужил помилования. Не следовало отменять приговор.
- Приговор был отменен Святейшим Папой, - мягко напомнил аббат, который не может заблуждаться.
Вряд ли Радульфус намеревался уязвить Герберта, однако сказано сие было не без ехидцы.
- То же можно сказать и о приговоре. - еще более опрометчиво заявил Герберт. - Его Святейшеству представили неверные сведения, и потому он отменил приговор. Он вынес это непогрешимое суждение на основании сведений, ему данных.
Илэйв сверкнул глазами и проговорил будто про себя, но так, чтобы все услышали:
- По определению, что та же самая вещь не может быть своей противоположностью, мы заключаем: одно из суждений ошибочно. Но ошибочным может оказаться как первое, так и второе суждение.
"И кто бы посмел сказать, - с удовлетворением заметил Кадфаэль, - что этому юноше не понятны философские доводы! Паренек не упустил ни единого слова из бесед, которые ему довелось слышать на пути в Иерусалим! И знает он гораздо больше, чем о том заявляет. Хоть на миг, но парень заставил Герберта покраснеть и умолкнуть".
Но этого мгновения оказалось достаточно для аббата. Разговор принимал опасный оборот, и Радульфус решительно пресек его.
- Его Святейшество Папа наделен огромной властью. Его непогрешимая воля может равно и осудить, и даровать прощение. Я тут не вижу никаких противоречий. Каких бы взглядов ни придерживался Уильям Литвуд семь лет назад, умер он паломником, в состоянии благодати, исповедавшись и получив отпущение грехов. Я не вижу препятствий для похорон Уильяма Литвуд а в стенах монастыря. Его желание покоиться на монастырском кладбище будет удовлетворено.
Глава третья
Направляясь после обеда к своим травяным грядкам, Кадфаэль встретил во дворе Илэйва. Юноша как раз спускался по ступенькам странноприимного дома, сияя, будто только что отполированный и наточенный, предназначенный для тонкой работы инструмент. Илэйв был все еще возбужден и готов к отпору: уж слишком много препятствий пришлось ему преодолеть, доставляя гроб с телом хозяина к желанному месту упокоения. Лицо Илэйва еще сохраняло выражение непримиримости, и прямой острый нос, казалось, был нацелен на невидимого врага.
- Ты, того и гляди, укусишь! - улыбнулся Кадфаэль, подходя поближе к юноше.
Илэйв растерянно взглянул на него, не зная, как отвечать: от самого безобидного человека порой можно ожидать неприятностей. Наконец юноша улыбнулся, и напряжение почти исчезло с его лица.
- Только не тебя, брат! Да, пришлось показать клыки, но ведь меня к этому принудили.
- Аббат наш стоит за тебя горой, и твоя просьба удовлетворена. Но уж ты старайся помалкивать, пока тот чужак не уедет. Молчание - лучший способ избегнуть опрометчивых слов. А еще лучше соглашаться со всем, что бы ни изрекли прелаты. Но это, похоже, не для тебя.
- Я словно бы пробираюсь по лесу, где за каждым кустом - вражеский лучник, - признался Илэйв. И добавил доверительно: - Ты рассуждаешь не как обыкновенной монах.
- Обыкновенных монахов ты здесь и не найдешь. Я вот что еще скажу тебе: слушая пространные рассуждения богословов, я думаю о том, что Бог говорит с нами на всех языках и любое слово, обращенное к Нему или сказанное о Нем, не нуждается в толковании. И если слово это идет от сердца, не надо никаких оправданий. Как твоя рука? Нет воспаления?
Илэйв переложил шкатулку в другую руку и показал заживающий рубец на ладони, еще слегка припухший и розовый вокруг белых шрамиков.
- Пойдем ко мне в сарайчик, если ты не слишком спешишь, - предложил Кадфаэль. - И я опять сделаю перевязку. После этого считай, что ты здоров. Кадфаэль взглянул на шкатулку, которую юноша держал под мышкой. - У тебя дела в городе? Не к родственникам ли Уильяма ты собрался идти?
- Да, надо сообщить им о назначенных на завтра похоронах, - сказал Илэйв. - Родные обязательно придут. Они очень дружные люди, меж ними никогда не было раздоров. Супруга Жерара, его племянника, обихаживает всю семью. Я должен пойти и уведомить их обо всем. Но спешить некуда: уж если я пойду, то пробуду там до вечера.
