Бедолаги обратили на меня полные слез глаза, но я только и смог, что пожать плечами. Командир сказал – командир сделал! У нас в армии единоначалие.
— Если хорошо покажете себя на ниве учительства, ребятишки, может быть, когда-нибудь Родина и вернет вас за штурвал… По-2, скажем! — бессердечно сказал я. Ребятишки издали протестующий, но не тронувший мое железное сердце, вопль. — А если серьезно, давайте поправляйтесь, ребята, и за дело! Вам еще повезло – при деле будете. А то ведь, если нас отзовут с фронта, вам прямой путь в госпиталь, ферштейн зи?
— Я-я, натюрлих… — печально сказал лингвистически подкованный Извольский.
— Вот в таком вот аспекте, воробушки! — сурово сказал я. — Желаю здравствовать, товарищи офицеры! Родина ждет от вас подвига.
Было немножко стыдно за невольную подставу, которую мы устроили ребятам, но делать было ничего. Этот вариант был наиболее безболезненным. Летать ребята еще не могли, а вот передавать свой опыт могли вполне.
— И потом, пернатые, не вешайте клюв! Начнется формирование полка – вас сразу отзовут. Вы же в штате группы? "Звеньевые"? Ну, вот. Без вас не обойдемся! Плотнее ешьте… таблетки, я имею в виду! Ну, пока, поправляйтесь.
Только я вышел из палатки санчасти, как ко мне подбежал радостно-взъерошенный посыльный солдатик.
— Товарищ майор! Товарищ майор! Скорее! К командиру, скорее… он вас ищет.
Быстрым наметом я порысил к штабной землянке. Командир, радостно улыбаясь, кричал в телефонную трубку: "Ага! Понял, понял… Здорово! А они? Все понял, товарищ первый! Сейчас организуем митинг! Сразу… Спасибо большое… И вам успехов! Есть!" Полковник Степанов бросил трубку.
— Виктор Михайлович! Сегодня, на южном фасе обороны, там, где вы летали, наши войска перешли в решительное наступление! Мы ломим, Виктор! Немцы откатываются! Наши начали Белгородско-Харьковскую операцию! Вот и на нашей улице праздник, майор. И в нем есть и частица нашего ратного труда…
Взяв фуражку, помолодевший командир группы "Молния" скомандовал: "Ищи комиссара! Давайте – разворачивайте митинг! Заждались люди!"
Сегодня было двадцать шестое июля.
А в моей истории операция "Румянцев" началась, кажется, в первых числах августа.
Вот так-то.
Что хочешь, то и думай!
* * *
Наконец, спустя еще пять дней, все дела были завершены, и мы загрузились в два железнодорожных вагона. Не подумайте, что это были вагоны "СВ" с вагоном-рестораном между ними. Нет – обычные теплушки, с сеном на сикось-накось сколоченных нарах. Но мы, честно говоря, были рады и этому. Первые сутки возвращения на аэродром в Подмосковье большинство летчиков и техников элементарно продрыхли.
Потом, конечно, продрали глаза, выложили на расстеленной на ящиках газетке выданный в дорогу сухпай, купленную на какой-то маленькой станции еще исходящую парком вареную картошку с укропчиком и скрюченные малосольные огурчики. Федя Невский, глядя на меня глазами сенбернара, нашедшего замерзающего в снегу альпиниста, вопросительно булькнул обшитой сукном и крест-накрест перетянутой кожаным ремешком немецкой офицерской фляжкой.
— М-м-м?
— Да, конечно же, Федя! Какие могут быть вопросы! Но – по паре капель, только для аппетита.
Мог бы и не предупреждать. Фляжка-то одна, а нас больше десятка молодых и здоровых мужиков.
Еще через день личный состав группы высадился на маленьком разъезде недалеко от аэродрома, с которого мы вылетали на фронт. Техники и другие специалисты, приданные нам из ОКБ Яковлева, сердечно попрощавшись, неспешно покатили дальше, в Москву, а нас уже ждали грузовики. Нам предстояло вновь обживать покинутый всеми, кроме десятка солдат, охранявших военный объект, подмосковный аэродром. Видимо – формироваться будем тут…
Военнослужащий обязан стойко переносить тяготы воинской службы… Забодался я их переносить, честное слово! Эх, сейчас бы в студию мсье Анатоля, нагреть бы ведро воды, искупаться, а потом – в "Метрополь"! Смотреть на красивых женщин, плотненько так закусить и потом пить коньяк под кофе с лимончиком. И семги хочется, соленой-соленой! Ух! Я машинально сглотнул слюну и захлопнул за собой дверцу кабины грузовика…
