– Полиция, Силин, это хорошо отлаженный механизм. Ну вот возьмем угрозыск. Тут ведь у нас все четко, правильно? Текучкой, мелочевкой и прочей мелочью, с которой они в состоянии справится, занимаются опера-территориалы на земле. Для более крупной работы – для серийных, резонансных или просто сложных в раскрываемости преступлений – существуем мы. Линейщики из главка. Такие, Силин, как мы с тобой. И вот скажи-ка мне, Силин. Мы ведь тут по убойной линии работаем?
– Так точно, – подумав и не найдя подвоха, согласился я. – Но все-таки я не совсем…
– Заткнись, – зашипел Василич. – Не перебивай.
Варецкий сделал вид, что не слышал никого из нас.
– Территориалам сложно бороться с преступниками, когда, например, одни и те же преступники работают на территории сразу нескольких районов города. Ну, или, например, когда происходит серия, для раскрытии которой нужна специальная группа, потому что у территориалов на земле мало людей и с их бешеной текучкой им просто некогда этим заниматься. И тогда им на помощь приходит кто, Силин?
Это какое-то издевательство. Но я решил стоически его выносить.
– Мы.
– Мы – а дальше?
– Мы, товарищ подполковник.
– Точно, – сухо осклабился Варецкий. – Тогда на помощь приходим мы. Линейщики. Профильные отделы главка. Поэтому иногда говорят, что опера с земли – это руки уголовного розыска. А опера-линейщики из главка – это его мозг.
– Точно, Александр Иванович, говорят!
Это был Василич, не я. Я промолчал.
– Есть и другая поговорка. Про дурную голову, которая рукам, сука, все никак покоя не дает.
А вот теперь мы, кажется, перешли к делу. В подтверждение догадке изменился и тон Варецкого. Показное радушие как хреном, простите, сдуло.
– Это как раз о тебе, Силин, да? А вот еще одна поговорка. Про паршивую овцу, которая все стадо портит. Есть еще про танцора, которому все яйца мешают. Это все про тебя. Ты у нас ходячая поговорка. Народный, сука, фольклор. – Варецкий впился в меня злыми глазками. – Опера с земли сработали хорошо, взяли мокрушника по горячим. Потом нарисовался наш Силин, пошушукался со следаком, и вот тепеь ходит слух, что следак убийцу отпустить может. А это значит, кто дурак? Это значит, что опера с земли – дураки.
Я честно пытался перевести разговор в конструктивное русло.
– Не он это, Александр Иванович.
– Силин… Знаешь, почему я начальник отдела, а ты просто опер? Потому что я коллег уважаю. Помогать им стараюсь. Одно ведь дело делаем. Я думаю о них. Не только о себе. Я помню, что такое коллектив и так далее. Короче, я гораздо лучше тебя, Силин. Как мент. На самом деле как человек – тоже, – теперь он практически орал. – Если из-за тебя, утырок, эта мокруха в глухарях повиснет, я ее повешу лично на тебя. И буду, сука, дрючить тебя до тех пор, пока ты сам мне чистуху не подпишешь, лишь бы я от тебя отстал. Все усек, урод?
На этой позитивной ноте меня выперли, и я отправился зализывать раны в наш общий на четверых кабинет. Налил кофе, выкурил пару сигарет у окна. Немного полегчало. Мельник, убедившись, что я в относительной норме, занялся своими делами. А Горшков и Клюкин и не прекращали. Первый листал порно-журнал, периодически приговаривая «Какая цыпа» или «Вот я б ей…», а второй аппетитно уплетал бутерброд. И развивал свою утреннюю тему.
– Даже в словах ни у кого нет какой-то фишки своей. Все говорят то же самое, что и остальные. Один жаргон на всех. Одни повадки на всех. Одни слова-паразиты на всех.
Горшков оторвался от голых красоток.
– Ну ты опять что ли?
– Я много думал. Виновата эта, как ее. Глобализация. Эта вся фигня тянется давно, но чем больше я думал… Короче, я понял, когда все это началось. Когда люди стали делать одноразовую посуду.
Горшков обреченно отложил журнал.
– Посуда-то тебе чем не угодила, чувак?
– Люди стали делать одноразовую посуду. Потом – одноразовую одежду. Одноразовую мебель. Резиновых баб. Все одноразовое, понимаешь? И вот все это не могло не сказаться и на самом человеке. Вот здесь, – Клюкин с видом гения постучал себя по виску. – И теперь все наше общество – это общество одноразовых людей. Одноразовых человеков, которые с любой работой справляются одинаково фигово. Общество дилетантов. Это видно во всем. Вот Горшков, как зовут твою кошку?
