Питера затрясло с головы до ног. Он встал, повернулся спиной к Спрэгу и стал надевать трусы, затем подошел к комоду, достал чистую рубашку и натянул ее. В стенном шкафу висели чистые широкие брюки.
— А как женщины относятся к этому обрубку? Держу пари, им это нравится. Им ведь всегда нравится что-то необычное. Готов поспорить, что ты умеешь выделывать с ней разные трюки.
Питер повернулся. Лицо его было мертвенно-бледным.
— Послушай, ты, несчастный ублюдок! Чего тебе от меня надо?
— Не сходи с ума, папаша. Я просто хотел немного поболтать, пока ты одевался, но вообще-то я пришел сюда говорить серьезно. Давай присоединимся к остальным.
Питер видел фотографии Спрэга. Как писали газеты, его арестовывали сотни раз. Это был человек, призывавший чернокожих к террористическим актам: поджогам и убийствам. На фотографиях его долговязая фигура с бородой, в очках и бейсбольной кепке выглядела комично, но в жизни он таким не казался. Бурная энергия, в данный момент контролируемая, которую Питер почувствовал в этом человеке, могла внушать страх и почти истерическую преданность. «Настоящий демагог», — подумал Питер.
В гостиной двое из людей Спрэга стояли у серванта и выпивали.
— Поставьте спиртное на место! — сказал Спрэг. — Мы не пьем без приглашения.
— Так заставь его пригласить нас выпить, Джонни, — хихикнул один из них.
— Закрой свой грязный рот, — оборвал его Спрэг. — Мы пришли сюда говорить.
Натан Джоунс отошел от книжных полок Питера и сказал:
— Симпатичное собрание книг, однако не много же ты читаешь негритянских писателей, не так ли, приятель? Да, кризис порождает странных компаньонов… Джонни только что приехал со встречи с мэром. Ему нужна помощь.
— От меня? — спросил Питер.
— Мэр города — сладкоречивый трус, который боится говорить откровенно! — сказал Спрэг.
— Не будем терять времени на публичные высказывания, Джонни, — сказал Натан Джоунс. Он задумчиво смотрел на Питера. — Мы всю жизнь формируем собственные взгляды и мнения. Я уже составил мнение о тебе: в моей книге ты — в главе «приход».
— Чем, по вашему мнению, я могу помочь вам? — спросил Питер, стараясь обуздать охвативший его гнев.
— Правда — это такая вещь, которая приводит к разочарованию, — сказал Джоунс. — Ты говоришь, но никто тебе не верит, и ты начинаешь обманывать. Сегодня утром я говорил тебе правду, и у меня было чувство, что ты был на полпути к тому, чтобы в нее поверить. Это и отличает тебя от других.
— Какую правду?
— Я говорил тебе, что не знаю, кто давит на достопочтенного Джеймса Рэмси и других отцов города, и что не было никаких слухов, которые пролили бы хоть какой-нибудь свет на это дело. Ты поверил мне, не так ли?
— Да.
— Однако ты не поверил Джонни, не правда ли? Тебе не нравится, как он себя ведет, не нравится, когда он обращается к нашей молодежи с призывом самим добывать оружие, подстрекает нас поджечь Мэдисон-сквер-Гарден, или Колумбийский университет, или Грейс-Меншен. Для тебя все его мысли — черные и опасные, и, если бы ты мог, ты направил бы всю свою силу на то, чтобы уничтожить его.
— Я думал об этом, — сказал Питер. — Я совершенно серьезно и искренне думал об этом пять минут назад.
Джоунс ухмыльнулся:
— Вот видишь, Джонни, я же говорил тебе, что он — честный человек.
— А я бы раскромсал его на кусочки, даже не задумываясь о том, поможет ли это нам, — сказал Спрэг.
— Это к вопросу о любви, — продолжал Джоунс. — Теперь обратимся к проблеме помощи. Нет, мы не просим ничего бесплатно, приятель. Хотя все мы очень разные люди, но давно уже перестали просить. Точнее сказать, мы считаем себя очень разными, потому что Джонни и я мыслим неодинаково, но идем к одной и той же цели и по одному пути. За многие годы просьбы не привели ни к чему, поэтому теперь мы требуем и добьемся своего тем или иным путем: моим или Джонни.
Питер поднес зажигалку к сигарете, руки его слегка подрагивали.
— Я не спал вот уже восемнадцать часов и умираю от усталости, — сказал он. — Не вижу смысла в том, чтобы слушать высказывания о платформе вашей партии. Вы чего-то хотите от меня? Тогда просите или требуйте.
