Убийство времени. Автобиография - страница 85

Теперь коротко об остальном в вашем наброске.

Для начала — я решительно возражаю против создания из философии особой дисциплины с особыми процедурами. Это предложение — само по себе особое философское учение, и его разделяют не все. Больше того, именно (философская) попытка преодолеть границы всегда приводила к прогрессу — последними великими примерами такого подхода были Бор и Эйнштейн, которые реформировали физику, обращаясь к философским принципам, и обогатили философию вливанием в нее физических результатов. Корреляция, на которую вы опираетесь (величие против длины списка публикаций для ученых XIX века) более чем сомнительна. Разве вы не знаете, что философы XIX века тоже были очень плодовиты, и что даже меньшие философы не были счастливы, если не написали множество томов? Кроме того, ученые XIX века все еще интересовались философией, так что вам, как человеку, которому надо делить материал на пригодное и непригодное, вменяется в обязанность внимательно изучать содержание их статей и не удовлетворяться одним лишь количеством. С другой стороны, в XIX веке наблюдался прогресс философских результатов (например, по линии Кант — Фихте — Гегель — Маркс), и этот прогресс выглядит почти научным (в том смысле, в котором вы употребляете слово «наука»). «Результаты философии определенно не кумулятивны, в отличие от математики или химии», пишете вы — и вы мудро не упоминаете здесь физику, ведь вы сами написали статью, которая указывает на близкое сходство между современной теоретической физикой и философией досократиков. Теперь физика, по мнению оценщиков отраслей знаний, по всей видимости, обгоняет химию — так не стоит ли посоветовать теперь упразднить также и «результаты» химии, и таким образом продвинуться вперед?

Подытоживая сказанное — проблема академической философии двояка. Она должна сражаться с администрацией, чтобы сама философия могла развиваться свободно, приспосабливаясь к тем стандартам, которые она сама сочтет нужными в тот или иной момент. И она также обязана сражаться со своими собственными предубеждениями — она должна бороться с теми же самыми стандартами, которые она использует в качестве оружия против администрации, — чтобы защитить от стагнации и себя, и другие субъекты. (Отступление философии в «профессиональную» скорлупу уже возымело катастрофические последствия. Физики младшего поколения — все эти Фейнманы, Швингеры и т.д., возможно, мыслят очень ясно, может статься, они умнее, чем их предшественники — Бор, Эйнштейн, Шрёдингер, Больцман, Мах и т.д. Но они нецивилизованные дикари, им не хватает философской глубины — и винить в этом следует ту самую идею профессионализма, которую вы сейчас защищаете.) Само собой, это означает, что департамент философии должен быть готов время от времени принимать на работу людей, которые со всех точек зрения или при любом целеполагании не сойдут за «профессиональных философов» и от которых не следует ждать хоть какого-то вклада в «современную философию». Департамент должен время от времени принимать на работу людей, потешающихся над профессиональными стандартами чтения, преподавания, публикации, и больше того — он должен быть готов принимать на работу таких людей, которые и понятия не имеют о таких стандартах. Получается, что мы должны подбирать с улицы всякого забулдыгу, если тому есть что сказать? Что ж, лично я бы против этого не возражал. Я не вижу большой разницы между чепухой, которую может молоть такой человек, и профессиональной чепухой, транслируемой из Оксфорда. Скорее всего, чепуху первого рода будет приятнее слушать, чем продукт академического запора. Но нам не нужно заходить столь далеко. Потому что у нас есть очень хорошая, и даже великолепная опора. У нас есть советчики, которые могут помочь нам, когда ситуация кажется уже непроходимым тупиком, — это наши студенты. И здесь я перехожу к последнему пункту своего письма.

Я знаю, что это предмет, по которому я не согласен почти со всеми своими коллегами. В большинстве своем вы считаете, что вы являетесь философами, а студенты таковыми не являются, что они не знают этих знаменитых трюков, которыми овладели вы сами — и к тому же столь безупречно, что студенты будто бы ленивы, глупы, не желают учиться, что их нужно дрессировать и учить повторению этих трюков за вами, чтобы когда-нибудь в будущем они, возможно, и сами стали такими же дрессировщиками, слегка меняя эти трюки то здесь, то там (это называется «оригинальное исследование»), и им следует быть такими же суровыми, как вы, в распространении знаний об этих трюках (такое зовется «профессиональной совестью»). Мне очень жаль, но я вижу свою задачу в совершенно ином свете. Я вижу перед собой молодых людей, способных на новые великие открытия, могущих показать нам, где мы заблуждались, — но индивидуальность этих молодых людей почти упразднена безумной и состязательной системой образования, они почти превратились в машины по зарабатыванию оценок, их первоначальное любопытство в большой степени вытеснил страх и желание угодить, но, вероятно, они все еще могут раскрыть те таланты, которые у них остались, и хорошо их употребить. Как-то раз во время беседы в «Золотом медведе» Бенсон Мейтс сказал мне, что люди молодого поколения не знают, чего хотят, что они недисциплинированны, глупы и т.д. Почему дела обстоят таким образом? Потому что вместо того, чтобы разрешить им учиться, их муштруют до тех пор, пока у них не остаются только страх и агрессивность.