Волнение не давало покоя, хотелось что-то делать, бумаги, присланные из канцелярии градоначальника, прочитаны были не один раз, рапорты околоточных более не вызывали улыбки, хотелось побыстрее получить известия, дающие повод либо к радости, либо к огорчению.
ПУТИЛИН ДОВЕРИЛСЯ ПРИСТАВУ, Не все перекладывать на плечи сыскного отделения, пусть и приставы с околоточными поработают, тем более знают они свои участки лучше кого бы то ни было. Надо доверять, хотя в то же время и проверять. Не все служат царю и Отечеству верой и правдой. Сколько раз сведения утекали к преступникам. Верно сказано: доверяй, но проверяй. Не все в руках Божиих, в большинстве случаев в руках человеческих, иной раз продажных и не внушающих доверия. В последнее время Иван Дмитриевич все более и более склонялся к тому, чтобы уйти на покой. Здоровье подорвано, ноги порой переставали слушаться, глаза словно песком засыпаны. Дышать и то порой было больно, пора в отставку. Двадцать пять лет службы, часть времени он провел в засадах, переодеваниях… Ножевых ран не пересчитать, несколько пуль извлечено хирургами, а он, действительный статский советник, еще ходит, дышит и, главное, ловит злоумышленников. На самом деле Путилин устал — порой начнет читать газету, книгу или реляцию из министерства, и ловит себя на мысли, что вроде бы половину документа или рассказа прочитал, а в голове ничего не осталось, вот и приходится возвращаться к началу. Нет, пора на покой, пора, хотя грех признаться, что скоро всего лишь сорок пятый год.
ЧЕРЕЗ ЧАС ЯВИЛСЯ один из околоточных.
— Да, Федор Осипович, вы правы, сегодня на постоялый двор по Муринской старой дороге не явился ночевать постоялец.
— Так-так… — заинтересованно произнес пристав, а у самого и глаза заблестели.
— Крестьянин Выборгской губернии Андерс Паксу, — заглянул в бумажку околоточный.
— А приметы? — Штабс-капитан Евграфов вскочил со стула, снял висевшую на крючке шинель и на ходу начал ее надевать. — Что-нибудь приметное есть? Не может же не быть? — с потаенной радостью в голосе нетерпеливо проговорил он.
— А как же, — околоточный приободрился, предвосхищая грядущее поощрение. — Лошадь подковки имеет приметные, на каждой инициалы хозяина «А» и «П» латинскими буквами, и на санях полозья железные, с правой стороны задняя часть скручена, а со второй отломан кусок завитка, потом те же полозья прибиты к деревянным направляющим, и эти направляющие покрашены в красный цвет.
— Понятно, более ничего примечательного?
— Разговаривает чухонец растягивая слова и слегка заикаясь.
— Ну, это навряд ли пригодится, я — в сыскное… — И вышел на улицу.
— ВОТ И ВСЕ, — с удовольствием в голосе и довольным видом произнес Федор Осипович, расстегнув шинель, удобно присаживаясь на стул, давая понять начальнику сыскной полиции, что, мол, и мы умеем полезными следствию быть.
— Очень хорошо, — Путилин никогда не стремился ущемить полицейских столицы, расточая приятные слова, — не ожидал так быстро получить нужные сведения, я не рассчитывал, что именно на вашем участке остановился убиенный, ведь столица велика.
— Честно говоря, и у меня сомнения были, — признался пристав. — То, что убийство совершено на территории участка, не говорит о том, что и чухонец проживал там. Иван Дмитриевич, а что далее?
— Далее оповещу все части и участки, каждого городового столицы, и если преступники не покинули столицу, то сегодня к вечеру я буду знать, где находятся убийцы.
— Но они могли сразу же продать сани и лошадь?
— Могли, но я так не думаю. Они совершили злодеяние ночью, забрали платье, верхнюю одежду, выгребли из карманов деньги, а значит, направились в трактир, либо к себе на квартиру, может, в дом. Но я склоняюсь к тому, что здесь у них дом, где они могут поставить лошадь, всю ночь на морозе ж ее не продержишь.
— И то верно.
— Для нас это обстоятельство усложняет ситуацию, но ничего не меняет. Вдруг объявившуюся лошадь в карман не спрячешь.
— Именно.
— Так что, — Иван Дмитриевич на секунду остановился, — не буду вас обременять подробностями, но, думаю, к вечеру, возможно, мы задержим злодеев.
