— Как поздно? — переспросил он.
— Если хочешь, чтобы нас не беспокоили, то приезжай после десяти вечера, а если приедешь раньше, то тебе придется меня ждать.
Он приехал раньше и стал дожидаться ее прихода. Ключ лежал там, где она сказала, он открыл дверь и уселся в кресле. Ему не хотелось шевелиться, и у него не возникало желания посмотреть, что лежит на полках, и взять какой-нибудь журнал или книгу. Рядом с ним стояла плетеная корзина, в которой лежали старые журналы, посвященные кибуцному движению, и он стал их листать.
Когда появилась Оснат, он увидел на ее лице следы усталости, напряжение и кое-какие признаки возраста. Она долго рассказывала, как нужно реорганизовывать кибуц. С ее языка постоянно слетали фразы, хорошо знакомые ему по заседанию комитета по образованию: «нельзя отставать от времени», «решать экономическими средствами», «анахронизм». Она искренне говорила, что «в центре внимания должен быть человек» — таково условие существования кибуцев в двадцать первом веке. «Я вижу новый кибуц, — повторяла она слова, слышанные на идеологическом семинаре, — как эгалитарный элитаризм». Она говорила о «новых ценностях», неоднократно повторяя слово «концепция».
Аарон устал, и чем дольше он слушал, тем скучнее ему становилось. В первые свои встречи он старался убедить ее не торопиться с проектом для пожилых, который она называла «надрегиональным кибуцем», но скоро понял, что его усилия бесполезны. «Тут не о чем говорить, — заявила Оснат, — я заручусь голосами большинства, причем не только в нашей возрастной категории. Некоторым старейшинам эта идея очень нравится. В конце концов, это вопрос выживания. Нельзя добиться перемен, когда так много людей держится за старое. В кибуце триста двадцать восемь членов, из которых сто сорок — старики. Чтобы решить вопрос о совместном проживании детей и родителей, нужно заручиться двумя третями голосов, а большинство стариков выступает против этого. Есть и молодежь, которой это не нравится. Ты даже не представляешь, какими ограниченными могут быть люди и как крепко они держатся за стереотипы!»
Аарон старался избавиться от неприятного чувства, которое возникало в нем, когда он слышал ее уверенный голос. Было что-то жестокое в ее рассуждениях о том, что есть силы, стоящие на пути прогресса. Наконец без каких бы то ни было мыслей о предстоящем сексе она подсела к нему, чтобы показать таблицу с цифрами о подушном доходе в кибуце. Он посмотрел, как оголилась ее шея сзади, когда она склонилась над таблицей, и нерешительно взял ее за руку. Ее рука не отозвалась, оставаясь сухой и неподвижной. Он еле подавил в себе желание спросить ее, чего она от него ждет, потому что у него самого уже не было никаких мыслей. Ему лишь хотелось ощутить то прежнее детское родство душ и узнать, какие мысли ее одолевают. Он с трудом верил, что вся ее страстность не распространяется дальше идеологических вопросов (в разговоре она даже не вспомнила о своих детях).
Прикоснувшись к руке Оснат, он подумал о ее красоте и о годах, которые прошли с тех пор, как погиб Ювик. Он вдруг ощутил, что и сам уже не горит желанием. Он боялся — а вдруг то, что может с ними произойти дальше, лишит его последних иллюзий. Нельзя сказать, что Оснат совсем не ответила на его жест. Она даже повернула к нему голову, подставив губы для поцелуя. Но в ее движениях не чувствовалось естественности и тепла.
Он встал и повел ее в спальню, где громко гудел кондиционер. Она позволила ему раздеть себя, и он стал делать это как-то неловко, со смущенной улыбкой на губах. Инстинкты подсказали ему, чтобы он не шутил над своей неловкостью.
В нужный момент она помогла ему движениями своего тела. В ее поведении не было ничего страстного или импульсивного — казалось, она следовала какому-то выученному сценарию. Он быстро разделся, успев смутиться от белизны своего рыхлого тела и от того, что так и не побывал под душем. Трусы он снимать не стал, и какое-то время они лежали молча. Запах ее тела казался ему незнакомым. Вдруг его обуял ужас от мысли о том, что она через мгновение придет в себя и оттолкнет его.
