Юный полицейский заверил его, что никто не входил в дом с тех пор, как Фердинан отсюда вышел. Комиссар быстро оглядел комнаты первого этажа — выложенную плиткой прихожую, кухню в старинном стиле, столовую и гостиную, обставленную в провинциальном вкусе начала века, все необыкновенно обыкновенное, вплоть до двери с красными и синими стеклами, которая выходила в самый заурядный сад, где возвышалась копия какой-то статуи. Затем он поднялся на второй этаж.
Казалось, ничего не изменилось в кабинете с момента поспешного бегства уборщицы. Машинально он отметил, что в комнате два окна, много стенных шкафов, мраморный камин, зеркало над ним и альков с книжными шкафами. Посреди — огромный письменный стол с большим количеством ящиков, на котором старинный черный телефон соседствовал с новеньким компьютером. Здесь же валялась связка ключей.
Тело Аделины Бертран-Вердон по-прежнему лежало между письменным столом и видавшим лучшие дни зеленым креслом. Она была похожа на огромную тряпичную куклу, брошенную жестокими детьми, — скрещенные руки, одна нога неловко подвернута, лицо скрыто копной черных волос, слипшихся с правой стороны в отвратительный колтун. Склонившись над убитой, Жан-Пьер Фушру отметил в широко раскрытых глазах изумление и вызов, не противоречившие усмешке, застывшей на ярко накрашенных губах. Должно быть, она как раз произносила что-то очень язвительное, когда ее настигла смерть. Когда кто-то настиг ее.
Не желая забегать вперед, комиссар тем не менее предположил, что смерть наступила часов двенадцать назад, судя по тому, что трупное окоченение уже началось, и последовала от сильного удара пресловутым тупым предметом в правый висок. Едва он успел заметить смешанный с запекшейся кровью белый порошок на полу, в комнату ввалилась команда специалистов, присланная из Версаля. Тишина дома тут же была нарушена шумом шагов и звуком мужских голосов на лестнице.
Лысый человечек в золотых очках, вот-вот грозивших соскользнуть с его острого носа, бодро представился:
— Доктор Менадье. Итак, что мы имеем, комиссар?
— Похоже, труп председательницы.
— Mors etiam saxis venit,[9] — пробормотал врач. — Ладно, сначала пусть коллеги сфотографируют, а уж потом я взгляну на нее.
На некоторое время ослепительные вспышки и щелканье затворов превратили комнату в пародию на киностудию. Дактилоскопист скрупулезно и методично снимал отпечатки пальцев, иногда, словно чем-то недовольный, покачивая головой. Наконец врач смог подробно осмотреть тело, обведенное белым мелком, чтобы зафиксировать его положение. Опустившись на колени, он пощупал запястье, потрогал основание шеи, поцокал языком, покрутил окровавленную голову жертвы и долго всматривался в нелепо повернутое к нему лицо, прежде чем прикрыть невидящие глаза.
Когда он поднялся, Жан-Пьер Фушру ограничился вопросом:
— Что вы об этом думаете?
— Естественно, после вскрытия мы узнаем больше, но, на мой взгляд, смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами прошлой ночью. Очевидно, из-за пролома височной кости точно под теменной…
— Чем?
— Ну, это уже ваша епархия. Во всяком случае, каким-то тупым предметом. Удар был сильный, и смерть наступила мгновенно. Но, — продолжил он, почесав лысину, — меня не удивит, если при анализе мы обнаружим следы токсичных веществ.
— Думаете, она была наркоманкой? — удивился Жан-Пьер Фушру.
— Чтобы это утверждать, у нас пока недостаточно данных. Надо подождать результатов…
— Сколько времени вам потребуется? — прервал его комиссар.
— Понимаю ваше нетерпение, — спокойно сказал врач. — Мы сделаем все как можно быстрее. У нас есть указания префектуры. Скажем, завтра к полудню вас устроит?
— Можно подумать, у меня есть выбор, — усмехнулся Жан-Пьер Фушру. — Вы заметили этот белый порошок на полу?
— Да, — ответил коротышка, растирая порошок между пальцами. — По-моему, это гипс.
— Гипс?
— Это бы меня не удивило. Узнаете завтра, как и все остальное.
— Спасибо, — ответил Жан-Пьер Фушру. — Я, вероятно, буду в гостинице «Старая мельница», но вы всегда сможете меня найти через жандармерию. Звоните мне в любое время, как только…
