— Он не мог убить Шекельграббера из ревности?
— Мог… И я могла… И меня могли. Но при чем тут документы?
— Вот-вот, документы. Может быть, искали какой-то конкретный компрометирующий документ, а в спешке похватали все подряд?
— Может быть. Мне он ничего не оставлял на ответственное хранение.
— Извините за нескромный вопрос, вам не приходило в голову, что Шекельграббер — шпион?
— Завербованный на телеигре «Поле чудес» в пользу страны дураков? — приходило и не раз. Раз пять примерно. Только за чем у нас шпионить? Мне кажется, сейчас зайди на любой «ящик» или на батарею ПВО, тебе и так все покажут, все расскажут и ксерокс сделают, если свои порошок и бумагу принесешь.
«Черт побери, — подумал я, — а ведь она патриотка в глубине души».
— С кем он дружил из иностранцев?
— Был у него собутыльник Андре Эпюр. Заходил недавно, спрашивал, кому вернуть долг Шекельграббера, какой из жен: мне, той, что в Нью-Йорке, или еще какой-нибудь?
— Чем он занимается?
— Пьет от радости, что фирма не отзывает его из Москвы.
— Может, как-нибудь поужинаем в ресторане домжура? предложил я и поднялся.
— Кстати, вы не поменяете мне десять долларов?
— Только на две пятерки.
Она засмеялась:
— Теперь вижу, что вы не чекист: тот поменял бы, не задумываясь, и купил дочери куклу Барби в шопе. Ладно, телефон у вас есть. Надумаете пригласить — звоните.
В углу коридора я заметил миску.
— Вы держите домашнего зверя?
— Подарили как-то собаку, но мы с ней не ужились. У меня на собаку времени не хватало, и тявкала она ни к селу ни к городу.
Я остался за дверью.
Перед выходом сунул вахтеру пару сотен.
— Ты давно здесь?
— С месяц.
— А твой сменщик?
— Завтра он будет с девяти, мы через сутки…
Будильник заверещал в пять утра. Стоило определенного геройства поднять тело с кровати и передвинуть к ванной. Я уже забыл, что такое вставать по сигналу, разленился от безработицы и ничегонеделания, но надо ехать в Армянский переулок и поговорить с Заклепкиным, обнаружившим тело Шекельграббера. Пришлось уговаривать себя, так как организм, поработив разум, уверял, что к пенсионеру можно просто зайти в любое время суток и вовсе необязательно караулить его в подворотне.
Твердым духом я одолел ленивый организм и через час обнаружил Заклепкина: угадать в переулке пенсионера с собакой среди редких прохожих не составило труда. Минут пятнадцать я затратил на восхищение пуделем, который успел нагадить под тремя машинами. Я подумал, что и к машине Шекельграббера его привела нужда, а не собачий нюх.
Хотя прошло два месяца, старик много помнил: жизнь его явно обеднела на события.
— Вот здесь она стояла, припаркованная по всем правилам, — показал он.
— А вы не заметили чего-нибудь необычного? Следы у машины, сорок пятого размера? Кровь на снегу? Незнакомого прохожего в грузинской кепке? Тут, наверное, одни и те же по утрам проходят.
— Я же говорил оперу: ноги покойник поджал под себя.
— Ну да, я читал протокол. Что тут необычного?
— Водитель-то ноги на педалях держит, даже когда стоит, по привычке держит. Вот я и думаю: либо стоял он тут не один час, либо привезли его и усадили за руль, покойника-то.
— Может, ему дали по башке, а он рефлективно ноги поджал. Как по коленке молотком у невропатолога.
— Все может быть…
Проболтавшись с Заклепкиным до открытия продовольственных магазинов, я пошел в Сандуны, хотя мог отделаться звонком. В Сандунах работал банщиком мой знакомый — Леша. Он только принял смену и со шваброй в руках, в белом халате на потное голое тело выглядел комично. Расскажи кому из наших, что делает Леша в бане — прохода бы малому не дали. А ведь он…
— Чья смена была пятнадцатого марта? — спросил я.
— Моя, — ответил он. — А что?
— У одного мужика портмоне украли, слышал?
— Нет, — ответил он и показал на развешанные по углам таблички: «За несданные на хранение деньги, документы и ценные вещи администрация ответственности не несет».
— Если и украдут чего, то многие к нам просто не обращаются, — пояснил он, — понимают, что бессмысленно.
— Мой клиент не такой, — сказал я, — он бы вам за пробитый трамвайный талон глотку перегрыз, а тут документы.
