— Плакальщиц можно сразу отбросить, — сказал Поглощаев, — мы пользовались их услугами только раз по желанию клиента, который сделал заказ еще при жизни, так как после горевать о нем было некому. Кроме водителя и врача, почти все нештатники приезжают только за зарплатой, а задания им сообщает Опрелин или Кувыркалкина по телефону, или я в редких сложных случаях.
— Вы сказали «почти», — намекнул я.
— Ну, грузчики бывают раз в неделю: саркофаги-то наши и вшестером ели упрешь.
— А они знали о пропаже документов Шекельграббера?
— Наверное, знали. А может, и нет. В принципе, они и украсть могли. Лично я им ничего о документах не говорил. Да и зачем? Но земля слухами полнится.
— Шекельграббер мог сам сказать, — влез Кашлин. — Он любил с ними после похорон выпить водки, уважал пролетарский характер покойник, тут уж ничего не попишешь.
— Где можно найти этих ребят?
— Я указал место их постоянной деятельности в справках, — удивился моей невнимательности Поглощаев. — Они работают на том кладбище, где фирма откупила участок и погребает своих клиентов.
Я еще раз пробежал взглядом бумажки. Информация, поданная в досье, была скупа, как Плюшкин. Вместо того чтобы охарактеризовать людей по их способностям и возможностям, Поглощаев написал мне паспортные данные, домашний адрес, специальность по диплому, месячную загруженность в пересчете на человеко-часы, женат-замужем-холост, дети есть-нет, что делает в фирме и сколько получает. Из всей этой белиберды мне пригодился бы разве что домашний адрес, но просить субъективную характеристику подчиненных у Поглощаева я не решился, все равно вышло бы как у Штирлица: «морально устойчив, отличный семьянин»…
— Значит, сдвигов пока нет? — спросил Поглощаев.
— Сдвиги есть, но в каком направлении двигаться, — пока неясно, — ответил я.
— А какие, например?
Я хотел сказать ему гадость, но вспомнил, что он платит мне деньги.
— Например? Например, есть подозрение, что Шекельграббера убили не в Армянском переулке.
— А где?
— Где-то в другом месте, — ответил я.
Он призадумался, не знаю уж над чем, но так крепко, что пришлось оборвать его думы:
— В прошлый раз я забыл спросить: с кем вы ходили в баню?
— С Горчицыным, с нашим врачом. Радикулит, знаете, донимал, а Горчицын окончил курсы массажа.
«Господи! — подумал я. — Вот оно, мурло советского миллионера! На массаже экономит, своего врача в баню тащит!»
Я вышел в приемную, захлопнул дверь, присел возле Кувыркалкиной и сказал самым любезным тоном:
— Оля, не могли бы вы включить селектор, спросить какую-нибудь ерунду и случайно забыть выключить.
— А зачем? — спросила она.
— Очень интересно, как они сейчас мои кости перемывают.
— Можно пообедать? — спросила Кувыркалкина, нажав клавишу.
— Валяй, — ответил Кашлин потусторонним голосом.
Дальше ничего интересного я не услышал.
«Представляешь, — сказал Поглощаев, — мой оболтус взял вчера свой ваучер и пошел в РЭУ приватизировать качели во дворе».
— Можно выключать, — сказал я Кувыркалкиной. — Привет Опрелину. Кстати, по каким адресам он возит какие-то конверты?
— Это реклама в газеты.
— А куда собрался Поглощаев в четыре часа?
— Вы очень много хотите от меня задаром.
— Я же пригласил в ресторан!
— Вы не боитесь моего мужа?
— Нет, он не страшный. К тому же у меня будет подаренный вами пистолет, а в домжур Опрелина не пустят. Я предупрежу на вахте. Ну, так куда собрался Поглощаев?
— Поедет к Эпюру менять рубли на доллары, чтобы в чулок засунуть.
— А почему он не сходит в ближайший обменный пункт?
— Значит, ему так выгодно и безопаснее…
Следующие три часа я провел почти идиотским способом: сидел в кустах и фотографировал всех, кто входил и выходил из «Долины царей».
Потом я поехал к дому Размахаевой, чтобы, если удастся, щелкнуть и ее, хотя толком не знал, зачем мне ее фото? Разве что на память. Прождав час безрезультатно, я увидел, как в подъезд уперлось такси и из него вышел Поглощаев.
Хорош Эпюр! — подумал я. — Выходит, Размахаева содержанка всех господ, — и зашел следом.
Пришлось и этому вахтеру дать пару сотен.
— Мужик, который передо мной прошел, часто здесь бывает?
