Тони Пикколи отправился на самый верх, под бок к «Самоучителю игры на гитаре» и «Секретам индийской кухни». Мир праху его. Марта отбыла на работу, и Альбер решил больше не ложиться. Он ежедневно занимался по утрам гимнастикой, и у него были разработаны различные серии упражнений: одноминутная зарядка, состоявшая в основном из ритмических потягиваний, комплекс упражнений на пять минут, на двадцать и на три четверти часа. Последние недели его хватало лишь на пятиминутную зарядку, не считая тех редких исключений, когда он предпочитал опоздать на работу, но начать день с двадцатиминутной разминки. На сей раз благодаря Марте у него хватило времени на самый полный комплекс.
Альбер делал стойку на голове, когда зазвонил телефон. Обычно, стоя на голове, он отсчитывал удары пульса. На двухсотом следовало сменить позицию переходом в стойку на руках, затем согнуть руки и мягко перекатиться на спину. Альбер попытался не слышать звонка, однако внешний мир оказался сильнее, не давая ему погрузиться в себя. Нет, следовало бы удалиться в горы, прихватив с собой незаменимое пособие «Дзэн и упражнения по медитации», которое теперь будет сниматься с полки лишь при очередной уборке.
Звонил адвокатишка. Альбер подавил раздражение и разговаривал с ним почти вежливо.
— Ну и сенсационная история, господин инспектор! — голос Реньяра звенел от радостного возбуждения. — Как вы считаете, он в самом деле покончил с собой?
— Кто? О чем вы говорите?
— Я имею в виду Марсо. Вот уж никогда бы не подумал! Впрочем, никто не принял его слова всерьез.
— А что, бишь, сказал Марсо?
— Мне известно доподлинно, поскольку при этом присутствовал один мой приятель. Сначала Марсо возмущался, говоря, что лично он запретил бы участие шахматных автоматов в турнирах на мировое первенство. Пусть устраивают специальные турниры для компьютеров и собирают публику из дураков, кому по вкусу подобные забавы, но зачем же портить удовольствие настоящим ценителям шахмат. Машина не испытывает к вам ненависти. Ну и тому подобное, в том же ключе.
— Вы сказали — ненависти?
— Не я. Это Капабланка сказал однажды: он, мол, знает, что играет хорошо, когда противники его ненавидят.
— Марсо не любили?
— Еще как! — Реньяр опять оживился. — Знали бы вы, что это был за подонок. Пакостил, где только мог. Шахматистов слабее, чем он, попросту уничтожал под корень. А ведь сам был не бог весть какой сильный игрок.
— Но в прошлый раз вы сказали, что он занимал какое-то место среди первой десятки мира, — возразил Альбер.
— Можете себе представить этот мировой уровень, если Марсо входил в первую десятку! Восемнадцать лет назад я в открытом дебюте, скажем в испанской партии, играя черными, разгромил бы его не позднее двадцатого хода.
Лелаку доставляла удовольствие эмоциональная речь Реньяра, но потное тело обсохло, и ему стало холодно.
— В каких же выражениях Марсо объявил, что убьет себя?
— Ах, да!… Мой приятель поддел его: Марсо де не желает иметь дела с автоматами, так как боится проигрыша. На это Роже Марсо возразил, что он все же не такой лопух, но если отыщется автомат, который одержит над ним убедительную победу, то ему останется лишь удавиться, коль скоро в его мастерстве отпадет надобность.
Такое бахвальство трудно было принять всерьез. Плечом прижав трубку к уху, Альбер лег на спину и заработал ногами, как бы крутя педали. Он сразу же согрелся и почувствовал себя хорошо.
— Не назовете ли вы человека, кто больше других не любил Марсо?
— Да никто его терпеть не мог!
— Может, у него был недруг, способный пойти на крайности? — настаивал Альбер.
— Валь! — восторженно вскричал Реньяр. — Этот готов был утопить Роже в стакане воды.
— Почему?
— Да потому что терпеть его не мог! — Очевидно, с точки зрения Реньяра, это можно было счесть вполне достаточным основанием для убийства.
Альбер опустил ноги на пол, пытаясь вспомнить.
— Валь… Валь… Это имя мне ничего не говорит. Вчера он был на чемпионате?
— Конечно! Он наблюдал за игрой, стоя позади Марсо, когда тот проиграл.
— Вот как?
— Да… Валь сразу же помчался покупать веревку. Прямо обхохочешься! Дайте, говорит, веревку попрочнее. Лавочник спрашивает: «А вам для чего, мосье?» «Как это — для чего? Чтобы Марсо удавился!»
