— Каково непроизносимое имя этого стервеца? — спросил Уильям.
Кейт очень хотелось небрежно сказать: «Какого?» — но, не слишком умея изображать неожиданные приливы наивности, она просто ответила:
— Падриг, в гэльской транскрипции. — И добавила: — Наверно, друзья называют его Падди.
— Где он находит себе друзей? — продолжал Уильям. — В ближайшем серале?
— По-моему, ближайший сераль расположен в Стамбуле.
— А по-моему, у него наверху, где…
— Послушайте, Уильям. Не хочу выступать в роли женщины средних лет и высказывать теткинскую точку зрения, но вам, знаете ли, придется сделать выбор между абсолютно целомудренной жизнью и любовью молодой женщины. То и другое одновременно вам попросту не удастся, и чем скорее вы прекратите обманываться на этот счет, тем лучше.
— Я знаю, что никаких стандартов нигде не осталось, — заявил Уильям, — но безусловно внебрачные связи — далеко не единственный возможный образ жизни, даже для женщин старшего возраста, широко признанных образцом добродетели и в то же время снедаемых похотью.
— Ладно, — отрезала Кейт, замирая на месте. — Я сама признаюсь в возможно постыдной нерасположенности как к воздержанию, так и к супружеству, что, безусловно, делает меня в ваших глазах преступницей. Не перебивайте. Однако, как вам известно, бывают преступления, совершенные в результате бездействия и невмешательства. Если вы проводите с молодой женщиной часы, дни, недели, и даже не целуетесь, то нарываетесь на неприятности, и, когда они возникают, должны волей-неволей мириться с ними. Добавлю, — продолжала она, яростно пнув подвернувшийся на дороге камень, — раз уж мы обмениваемся столь бесстыдными замечаниями ad hominem[18], одно предложение: если вам хочется стать монахом, идите и постригитесь. Я окажу вам максимальную поддержку. Но если выбираете нецеломудренную жизнь, попробуйте отказаться от целомудрия. А теперь, если вы пожелаете уехать отсюда первым же поездом, я постараюсь найти кого-нибудь для Лео.
— Завтра утром есть поезд из Питтсфилда. Могу вызвать такси и успеть на него, если уж вам так хочется.
— Ох, перестаньте же, Уильям. Ничего подобного мне не хочется. Что без вас будет делать Лео, особенно в половине шестого утра? Я, конечно, хочу, чтобы вы остались.
— Не могу допустить, чтоб вы думали, будто я собирался вас обвинить, то есть мне никогда даже в голову не приходило предположение, будто вы совершили…
— Прелюбодеяние? Ничего страшного. Все отношения меняются, Уильям, и, хотя у меня масса всяческих старомодных наклонностей, к своему удивлению должна сказать, что, на мой взгляд, они изменяются к лучшему. Я по-прежнему предпочитаю галантность, даже, возможно, формальности определенного сорта. Но я также думаю, что секс, как сказал один ученый брамин, преступен лишь в одном случае — когда он не доставляет радости.
— Хотел бы я объяснить вам свои чувства.
— Успокойтесь. Сосредоточьтесь на разъяснении тончайших деталей просодии Хопкинса[19], ибо это тема вашей диссертации, и сумеете, как вам отлично известно, преодолеть связанные с ее написанием трудности. Вспомните мудрое изречение К.С. Льюиса — легче описать порог божественного откровения, чем принцип работы ножниц.
Позже ночью, когда Кейт, сославшись на полное изнеможение, улеглась в постель, натянув накрахмаленный жесткий чепчик, поворочалась, покрутилась и провалилась в беспокойный сон, кто-то разбудил ее, постучав в дверь и окликнув по имени. Сперва она подумала, что дом охвачен огнем, потом — что похищен Лео; две эти мысли беспокоили ее больше всего. Но это оказалась Лина, явно на грани истерики и готовая, как с первого взгляда определила Кейт, прямо в следующую секунду перепорхнуть эту грань. Однако, когда всхлипывания Лины утихли и Кейт приготовилась еще разок поговорить по душам с представителем молодого поколения об опасности прелюбодеяния, решительно придерживаясь в случае с Линой добродетельной точки зрения, последняя пробормотала имя Мэри Брэдфорд.
— Мэри Брэдфорд? Ну и что же могло случиться на этот раз?
— Она сказала, будто не думала, что в доме есть кто-то, кроме него. И, естественно, сразу пришла к заключению… это просто горело в ее глазах, а ничего не было, я хочу сказать, ничего серьезного… а Падриг сказал, что надеется, кто-нибудь перережет суке горло, если она не поостережется, и, конечно, она не станет терять времени и разнесет всю историю…
