— Простите, Василий Фёдорович, а чем можно объяснить ваш интерес к этим достаточно неприятным существам? — убирая в карман очки, осведомился учитель.
— Не знаю, Александр Николаевич. Трудно сказать. Привлекает и всё. Может, виновата культура древнего Египта, которая насквозь пропитана образом этого создания. Вспомните, хотя бы Богиню Селкет в виде сфинкса-скорпиона… Но давайте вернёмся к магрибской кухне. Здесь на столах лежат приборы: вилки, ложки, ножи. В Марокко ложку используют, только для того, чтобы полить бульоном блюдо. Всё едят руками. На стол, как видите, поданы алкогольные напитки, тогда как в этих магометанских странах алкоголь строжайше запрещён. В данном случае, я постарался предложить вам угощения сродни тем, что бывают в богатых аристократических домах Рабата, Касабланки или Тлемсена. Обычно там обед начинается с горячего таджина, затем подаются салат мишуи, бастелла, бриуаты. Потом несут жаренную птицу, мясные таджины, и, наконец, кускус. Гости не прикоснуться к еде пока хозяин дома не скажет… — он потёр нос и смущенно добавил: — простите, запамятовал…
— Бисми лла! Магометанский термин для обозначения фразы, с которой начинается каждая сура Корана, кроме девятой: «во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного», — помог Ардашев.
— О да! Благодарю вас! Должен сказать, друзья, Клим Пантелеевич прекрасно владеет арабским и знает тамошнюю магрибскую жизнь лучше меня. Вы, как я понимаю, не раз бывали в тех краях? — осведомился Иванов у Ардашева.
— Да, вояжировал лет восемь назад, — скромно признал присяжный поверенный, — продолжайте, прошу вас, очень интересно.
Рассказ длился ещё пару минут, после чего все приступили к еде.
Гости вели себя непринуждённо, и, то и дело, поднимали бокалы за именинника. Незаметно подкрался и Новый 1909 год. К утру, устав от излишеств, пары стали расходиться.
— Эх, Ефим Андреевич, кто бы мог подумать? Был человек, и нет. А ведь денег девать было некуда…Мерзостей этих понатащил со всего света. От них и почил. И надо же — аккурат на Васильев вечер!
— И не говорите, — Поляничко открыл табакерку, размял пальцами щепоть табаку и поочерёдно заткнул зельем обе ноздри. — Ирония судьбы, Антон Филаретович. Но, право слово, того чёрного скорпиона вы зря затоптали. Небось редкий был вид, огромный, размером со среднего речного рака. Его в музей надобно было сдать, в коллекцию господину Прозрите-те-те… — начальник сыскного отделения вынул белоснежный платок и, прикрыв им нос, смачно чихнул, а потом высморкался. — Прозрителеву. Да-с. Простите-с. Ох и зол этот табачок! До слёз пробирает, точно хрен! Недавно купил в лавке на Александровской. А городовой, молодец. Всех скорпионов собрал. Не побоялся.
— А как было не прикончить эту тварь? Вы же видели, как он хвост поднял, будто петух, и попёр на меня, и попёр, — огрызнулся Каширин.
— Веником бы прикрыли его и в совок, да в ящик. И крышку бы задвинули. Дел-то. А что если этот паукообразный немалых денег стоил? Не зря же Иванов его из-за дальних морей привёз.
— На свою погибель, — вздохнул помощник начальника сыскного отделения.
— Это да. Ну что там, доктор скоро закончит осмотр? Тут и слепому всё ясно. Нечего антимонию разводить. Выпишем разрешение на погребение — и дело с концом. Праздник всё же, а мы тут вокруг трупа хоровод водим, а надобно вокруг ёлки.
— А кому выписывать? У покойника ни жены, ни детей. Жил анахоретом, да любвиобильничал. Это всем известно. Говорят, давеча для него в спальне целый дамский оркестр музицировал в чём мать родила.
— Ну, положим, не оркестр, а квартет…
— Скажите тоже, Ефим Андреевич! Квартет! Мало что ли? Это, как-никак четыре дамочки. Одна краше другой. Представляете? Вот вы, хоть раз с четырьмя мамзельками кувыркались?
— Грех это, супружнице изменять. Седьмая заповедь.
— Вот и я про то… Так что будет Иванов в аду на сковородке жариться. И поделом.
— Не нравятся мне ваши измышления, — Поляничко расправил нафиксатуаренные усы и грозно посмотрел на подчинённого. — Вы когда последний раз в Успенском храме были? Что-то давненько я вас там не видывал. Или церковь поменяли?
