— Она из очень богатой семьи, — сказала как-то раз Ципи, которая стремилась достичь «тех же душевных качеств». Яэль представляла собой дух без плоти. «Однажды я была у нее дома, — рассказывала Ципи, — хотела уговорить ее присоединиться к нашей компании — и заглянула в холодильник. Там стояли две банки йогурта и творог. Больше ничего. Я ее знаю с самого начала учебы. Никто никогда не осмеливался с ней заговорить. Я попыталась с ней подружиться. Она хорошая девушка. Не снобка. Только стеснительная и неуверенная в себе. Сколько я ее знаю, она всегда в черном. Даже когда в моде было все широкое и короткое, она носила узкую черную трикотажную юбку и такую же рубашку, легкие босоножки, даже зимой, и постоянно курила „Нельсон“. Она никогда не валялась на травке в кампусе, просиживала в библиотеке, выходила лишь покурить, а в перерывах между занятиями сидела в кафетерии за угловым столиком и пила кофе. Ну что тут скажешь? Это что-то особенное!»
По веселому виду Ципи Рахель поняла, что та еще ничего не знает. Ципи зашла, помахала бумагами и заявила:
— Ну вот! Закончила учебный год! Я клянусь, что библиографический инструктаж преподавать больше не буду!
Тут она заметила необычную тишину в комнате, серьезные лица присутствующих:
— Что вы все здесь делаете? Я зашла только отдать. вопросы для экзамена. Что случилось?
Она прошла в комнату, Яэль за ней.
Обе они были аспирантками, заканчивающими аспирантуру. Ципи была «у Ароновича». Работа Яэль называлась «Ивритские мотивы в поэзии Средиземноморья»; Яэль была исключительной «собственностью» Арье Клейна.
Из десяти аспирантов на должность ассистентов отобрали лишь четверых. Все они занимались разными проблемами, но им объяснили, что в связи с сокращением штатов на факультете оставят лишь одного. Остальные будут внештатниками. Старшие преподаватели видели в них своих преемников, а также доказательство своей научной состоятельности в области исследования литературы.
Но хотя все знали, что в штате после окончания аспирантуры останется только один из аспирантов, между претендентами сохранялись довольно близкие отношения. Никто никому не завидовал, никто никого не подсиживал. Рахель нередко приходила к мысли, что причина этого, наверно, не только в различии сфер исследовательской деятельности.
Сара Амир разглаживала свое цветное платье. Ее умные карие глаза устремились на Ципи, затем на Яэль. Не отводя глаз от Яэль, она сказала:
— Идо нет.
— Что значит нет? — Руки Ципи задрожали. Все смотрели на Яэль. Ее бледное лицо стало прозрачным, ресницы затрепетали.
«Она не очень-то сильна духом», — припомнила Рахель замечание Диты. Присутствующие замерли, когда Сара Амир прямо заявила:
— Он погиб. Несчастный случай во время подводного плавания.
Адина раскрыла было рот, чтобы сказать свою дежурную фразу, добавив что-то ранее неизвестное, однако сдержалась под уничтожающим взглядом Ароновича. Он с несвойственной ему мягкостью взял Яэль под локоть и подвел к раскрытому окну, из которого, впрочем, из-за хамсина не было ни малейшего дуновения. Яэль оперлась на его плечо, он погладил ее по руке. Адина тут же побежала за водой. Никто не позаботился о Ципи, которая выронила свои бумаги и разразилась громкими и горькими рыданиями. Яэль молча застыла у окна. Адина протянула ей стакан с водой, а затем, обращаясь к Ципи, произнесла торжественную речь на тему похорон. Завершив выступление, Адина спросила, не видела ли Ципи завкафедрой, на что Ципи, всхлипывая, ответила, что тоже его ищет:
— Я прошла мимо его кабинета, его там нет, и кабинет заперт.
Яэль резким движением сбросила с себя руку Ароновича и неожиданно звучным — как колокол — голосом сказала:
— Но возле его кабинета очень нехороший запах.
Тирош как-то в присутствии Рахель заметил:
— Жаль, что Яэль не училась пению. Если закрыть глаза, можно подумать, будто она не говорит, а исполняет арию из «Женитьбы Фигаро».
Услышав фразу, произнесенную Яэль, Рахель подумала, что не зря все же у Яэль репутация психопатки.
Снова воцарилось молчание, Тувье угрожающе взглянул на Яэль и сказал:
— Что ты такое говоришь?