— Это очень кстати, у меня встреча на бульваре Оссман, — поспешно сказал он.
Она весело взглянула на него и, для виду поколебавшись, согласилась.
Виктор взял фиакр до авеню Сюффрен. Сидя вплотную друг к другу, они молчали. Виктор был смущен, уж очень эта девушка была непохожа на женщин, которых он хорошо знал! Вот бы ее разговорить…
— Давно в Париже?
— Скоро два года.
— Мне нравится ваш очаровательный говорок, в нем есть южный аромат.
Она повернула голову, чтобы рассмотреть Виктора в профиль, и еще немного помолчала, прежде чем ответить, нарочито выпячивая свой легкий акцент.
— Знаете, как говорят в Москве: ах, мадемуазель, так вы из Одессы! В Париже говорят примерно так же — ах, так она из Марселя!
Его, казалось, обескуражило это замечание; впрочем, он быстро подхватил разговор:
— Одесса, Крым, Малороссия, порт на Черном море, многонациональный город, воспетый Пушкиным. Дюк Ришелье, потомок знаменитого кардинала, в начале нашего века был его губернатором. Там стоит ему памятник, или я ошибся?
— Нет, все верно. Одетый римлянином, он возвышается на самом верху лестницы в сто девяносто две ступени, которая ведет из порта в верхний город. Мариус прав, вы и вправду кладезь знаний, мсье Легри, — констатировала она насмешливо.
Он ответил с напускной скромностью:
— Не судите строго эрудитов, я довольствуюсь лишь прочитанными рассказами о путешествиях, попадающимися под руку. Но вы-то, в таком совершенстве овладевшая всеми тонкостями языка Мольера, уж, наверное, у вас была гувернанткой француженка?
Она рассмеялась.
— Моя мать была дочерью французского негоцианта, а отец — сыном поселенца-англичанина, и я еще в колыбели научилась управляться с их родными языками как полагается.
— А давно ли вы работаете на Мариуса?
— Три месяца. Знакомству с мсье Бонне я обязана своим даром рисовать портреты-шаржи.
— Не хотите продемонстрировать? — сказал он, протягивая ей проспект с портретом Буффало Билла.
— Охотно, он мне не нравится.
Несколькими движениями карандаша она превратила элегантного полковника Коди в опереточного пикадора верхом на кляче, наставившего штык на бизона, умоляющего о пощаде.
— Да вы, черт подери, его изуродовали! — воскликнул он, неприятно пораженный.
Поскольку он не потребовал вернуть проспект, она сунула его в сумку, отрезав:
— Мне это доставило удовольствие, терпеть не могу этого мясника. Вы знаете, что в 1862 году в районе Миссури и Скалистых гор насчитывалось около девяти миллионов бизонов? Все они истреблены. А еще там было около двухсот тысяч индейцев сиу, и тех из них, кто выжил, отправили в резервации.
— Я, должно быть, идиот, — произнес Виктор, спеша переменить тему, — но мне никогда не понять, зачем нужны иллюстрации к романам, ведь они просто повторяют текст.
— Хороший рисунок иногда скажет больше обширной главы. Сейчас я иллюстрирую французский перевод трагедий Шекспира. Никак не могу найти модели для колдуний из «Макбета». Хирургическая выставка не очень-то в этом помогла! — заключила она со смехом.
— Вам надо увидеть «Капричос» Гойи.
— У вас они есть?
— Первое издание, великолепное ин-кварто, восемьдесят рисунков, и никаких рыжеватых пятен, — промурлыкал он, бросая на нее красноречивый взгляд.
Он только что разглядел ее округлые груди под белым корсажем. Она немного отодвинулась.
— Оно принадлежит моему другу Кэндзи, — закончил он, выпрямляясь.
— Японскому господину с такими устойчивыми суждениями?
— Будьте снисходительны, ему просто действует на нервы мода на японские художества.
— Вы, похоже, очень его любите.
— Он меня воспитал. Я потерял отца, когда мне было восемь. Мы жили в Лондоне. Не прояви Кэндзи такой самоотверженности, моя мать никогда бы не выбилась в люди, она совсем не умела вести дела.
— Давно это было?
— Хитрость, чтобы узнать, сколько лет хозяину?
— Двадцать один год назад.
— Я чувствую, что…
Она снова замкнулась в молчании.
— Когда придете в магазин? — спросил он как можно более развязно.
— Мне надо собраться с духом, у меня очень плотный график.
Он нахмурился. Мужчина? А может, и не один. Никогда не знаешь, чего ждать от женщин такого типа.
