– Вот как… – Натаниэль покачал головой. – Что же, это первое, что приходит в голову. И что вы сами по этому поводу думаете?
– У него никогда не было никаких суицидальных наклонностей! – с нажимом сказала Виктория. – Никогда, слышите? И никогда никаких поводов для… для такого безумного шага! Мой муж был нормальным человеком, энергичным и жизнерадостным. И никаких изменений настроения в последнее время я не замечала!
– Ну, он ведь мог просто скрывать от вас, – заметил Розовски. – Может быть, не хотел заранее огорчать. Может быть… – он сам понимал, как это звучит. На самом деле потенциальный самоубийца скрывает свое намерение отнюдь не из сердобольного отношения к близким. Какая уж тут, к черту, сердобольность! Плевать хотел самоубийца на окружающих, ему себя жалко, а не других. – Словом, – сказал он, – тут нельзя утверждать наверняка. Другое дело, если вы вспомните о каких-то планах, которыми он делился с вами, может быть, о планировавшихся им встречах. Знаете, – он сделал неопределенный жест рукой, – ну, если человек решил добровольно уйти из жизни, скажем, в воскресенье, то вряд ли можно будет в его карманном календаре обнаружить запись о встрече, которую он планирует на понедельник. Понимаете?
– Понимаю, – Виктория задумалась. – Н-нет, – сказала она с некоторой неуверенностью в голосе. – Честно говоря, я не могу припомнить… – она замолчала, растерянно посмотрела на сыщика. – Странно. Обычно я всегда знала о его планах. А ведь верно – ничего он не планировал. Ни поездок, ни встреч. Я имею в виду – последнее время. Я вот сейчас вспомнила: за этот злосчастный вечер он словно бы и не заглядывал. Будто какую-то веху поставил. А за ней – неизвестность…
– Кстати о вечере, – Натаниэль полез в карман за сигаретами, но сообразил, что не испросил разрешения закурить. Смирнова махнула рукой, пододвинула ближе к нему пепельницу. Пепельница стояла на крохотном журнальном столике с выгнутыми ножками, который Натаниэль принял поначалу за подставку для декоративных цветов. Потом увидел на стеклянной полочке журнал в яркой цветной обложке.
Вместо того, чтобы закурить, он рассеянно взял в руки журнал, полистал его. Журнал оказался туристическим, выходящем на английском языке, – и старым, за сентябрь прошлого года. Приглашал провести праздники Рош-а-Шана в Европе. На выбор – в Париже, Женеве, Вене.
– Ну и как? – зачем-то спросил Натаниэль. – Были в прошлом году в Европе?
– Я – нет, – ответила Смирнова. – Аркадий ездил. В Швейцарию.
– На праздники?
– Нет, деловая поездка. По-моему, на три дня.
«Полгода назад». Натаниэль еще не знал, зачем ему эта информация, спросил машинально, чтобы о чем-то спросить. Он отложил журнал и только сейчас заметил лежавший на полу маленький белый прямоугольник. Визитная карточка, видимо, использовалась в качестве закладки и только что выпала. «Цви Нешер, адвокат. Юридические, нотариальные услуги, консультации». Дальше шли два телефонных номера – домашний и служебный, номер факса, адрес.
– Очень кстати. Я могу взять эту карточку себе? – спросил Натаниэль. – На всякий случай.
– Конечно…
Сбоку хлопнула дверь. Из бокового помещения – Натаниэль догадался, что там располагается кухня, – выплыла странная процессия: три пожилые женщины одного роста и одинаково одетые в черные платья и платки. Женщины двигались гуськом, друг за другом. Дойдя до середины гостинной, они остановились и одновременно, словно по команде, повернулись в сторону детектива. Розовски быстро поднялся с диванчика.
– Моя тетя, – представила Виктория первую. – И ее подруги. Пришли мне помочь.
Натаниэль неловко поклонился. Он чувствовал неудобство под пристальными и, как ему казалось, не очень одобрительными взглядами трех пар одинаково прозрачных старческих глаз.
Женщины синхронно кивнули в ответ на его поклон. После чего головы в платках повернулись уже к хозяйке.
– Натаниэль Розовски, частный детектив, – сказала она. – Я попросила его помочь кое с чем разобраться. Тетя Роза, пожалуйста, оставьте нас еще ненадолго. Мы скоро закончим.
Храня прежнее молчание три парки, как про себя назвал их Розовски, выплыли из гостиной в сад.
