"Ага! "Дежа вю" называется. Это она об Алексисе", — догадался Даня, — "Как же мне маму-то вызволить? У Лариски приступ словесного поноса, она ведь и меня посадит слушать об этом придурке патлатом. Нашла момент, коза брянская!"
— Мама его опекала, но поня-ать настоящего художника она не могла. Ей такой уровень был недоступен, — трещала Лариса, — Многие ощущения в себе специально надо воспитывать, растить. Мама была слишком приземленная, ее только телесные… то есть материальные моменты интересовали. Она думала, если человек талантлив, должен быть богат, известен, должен давать, давать, давать. Ведь это неправильно! — Ларисин голос сорвался на визг, — Поймите, гений всегда обособленная, одинокая личность, он не обязан поддаваться желаниям публики! Маме невозможно было объяснить, что гений не может быть донором! Да она и не хотела ничего слушать потому, что сама была вампиром!!! Она его просто пожирала!!!
"Да она ревнует!" — наконец догадался Данила, — "Лариска в этого гения непризнанного влюблена по уши, и жутко его ревнует к покойной матери! Интересно, и давно это продолжается? А ну как это любовь? Да нет, скорее жажда приключений в чистом виде… А может, мамашке, как всегда, подражает: Варька с этим засранцем спала "в натуре", а Ларка — в мечтах эротических. Не надо было девке столько Пастернака с Цветаевой читать… У женщин с неустойчивой психикой от литературных страстей все что хочешь может приключиться: от гастрита до паранойи!"
Раздумывать о пылкой страсти к любовнику Варвары, внезапно осенившей Фрекен Бок, было некогда. Надо было срочно спасать Симулю, уже сильно напоминающую дохлого суслика, от Ларисы, прочно вошедшей в состояние амока. Лариска бы ее насмерть заговорила. Даня хлопнул дверью, будто только что вошел, и Фрекен Бок замолкла. "Испугалась? Не хочет, дуреха, чтоб мы знали, на что ее тянет: на мамочкиного плотника-романтика!", — злорадно подумал Данила.
Вспомнились дурацкие деревянные инсталляции Алексиса, раскрашенные в какие-то грязные, утробные цвета, грубо сколоченные: уродливая карикатура на молодой конструктивизм, погрязший в поиске новых форм. Дуболом Алексис, опоздавший со своими идеями на полвека, а с находками — навсегда, вечно пытался впарить эти жалкие сооружения беднягам, которые имели неосторожность доверить ему работу дизайнера. Увидев в приемной своего офиса десяток чурбачков для растопки, слепленных в кривенькое подобие табуретки, заказчик орал: "Что это?!" Алексис, надменно вздернув небритый подбородок, уточнял: "Кресло для посетителя! Это ручная работа, мотивы супрематизма в пластическо-пространственном объеме. В его инвайронменте есть организующий компонент!" Тут ужасались даже самые продвинутые.
На даче в Мачихино стояли два таких инвалида, дисгармонирующих с любым помещением, с любой мебелью, с любым образом жизни. Павел Петрович называл эти сомнительные шедевры "буратинами", и с наслаждением пинал их ногой, когда не видела супруга. Из-за этих уродцев второе имя у Алексиса было "папа Карло".
Поморщившись от гадких воспоминаний, Данила не особенно любезно извинился перед кузиной и бережно увел мать, покорную, как овечка, и погруженную в апатию.
— Мам, ты как? — спросил он Симочку, усаживая ее на диван и кутая Симины ноги пледом.
— Страшно мне как-то… — вяло отозвалась Серафима и взяла сына за руку, — Все собой заняты, хозяйством… Они молодцом держатся, дело делают, а вот я совсем раскисла. И мне все кажется: вот войду в комнату и встречу Вавочку. Я так перед ней виновата… Мне бы только прощения попросить, а то ведь мы поссорились вечером. Если бы знать…
— Мама, не надо, — Даня, жалостливо сморщившись, погладил ее по руке, — Зачем ты себя накручиваешь?
— Что ты, — грустно улыбнулась Серафима, — Я не накручиваю. Я понимаю, все пройдет, все забудется… Ты посиди со мной, хорошо?
Данила беззвучно кивнул. Впервые за прошедшие сутки он почувствовал что-то "нормальное" — жалость и печаль.
Когда Серафима Николаевна мирно задремала, свернувшись калачиком под полосатым пледом, Даня тихо убрал прядь волос, упавшую на ее бледное лицо, и вышел из спальни. Встретив на лестнице Иосифа, на вопрос: "Как Сима?" Даня ответил: "Спит, слава Богу… Лариску еле-еле от нее оторвал!" и поманил друга в сад.
