Час спустя примерная картина взаимоотношений покойного со свидетелями преступления была ему ясна. Четыре человека из собравшихся видели господина Чувычкина впервые, но каждый признался, что лелеял мысль окончить грешную жизнь писателя на протяжении часа во время чтений каким-нибудь особенно изощренным способом. Семеро его знали, но встречались с ним исключительно на сборах писателей, тусовках и тому подобных мероприятиях. Они представляли, чего можно ожидать от Распутинского, и были морально подготовлены к встрече. К ним стоило присоединить заведующую библиотекой и ее помощницу.
А еще трое очень заинтересовали Сергея Сергеевича Королькова.
Из сопоставления сбивчивых показаний выяснилось, что, скорее всего, последним видел Чувычкина в живых Антуан Рокотов, близкий приятель покойного.
– Я зашел, – потрясенно качая курчавой головой, рассказывал тот. – Мы поговорили о его рукописи… Я спросил, когда выйдет новая книга… Позволил себе задать вопрос о гонораре. Невозможно, просто невозможно! Он был оживлен и совершенно ничем не опечален. Нет, я никого не заметил. То есть, конечно же, заметил – около кабинета стояло много людей. Вот Мармеладная Соня, например.
– Кто? – вскинул брови Корольков.
– Сонечка Феклистова, – пояснил Рокотов. – Больше всего в жизни любит спать и есть, поэтому ее и прозвали по Кэрроллу. Они с Колей встречались. Не очень долго – около года, кажется. Я, откровенно говоря, даже не знал, что она будет здесь. В общем-то, к писательскому кругу отношение она имеет, так сказать, опосредованное.
«Посмотрим-ка мы на даму с опосредованным отношением к писательскому кругу», – подумал Сергей Сергеевич. В крохотный кабинетик вошла, покачивая джинсовыми бедрами, миниатюрная брюнетка с сонным лицом.
– Я бы его кастрировала, – с порога сказала она. – Ненавижу писателей. Но убивать бы не стала. Так что вы зря меня подозреваете.
– А мы вас и не подозреваем, – открестился Корольков. – Просто опрашиваем всех свидетелей, по горячим следам. А за что бы вы его кастрировали?
– За импотенцию, – логично объяснила Мармеладная Соня. – Вы, конечно, знаете, что он был полным импотентом? Распутинский! Ха!
Следующие пять минут Корольков, втиснувшись в кресло, выслушивал интимнейшие подробности отношений убитого и Феклистовой. Ему хотелось сбежать точно так же, как и Маше два часа назад, но напор Сони Феклистовой остановить было невозможно.
– …И сказал, что бросил меня, потому что я, видите ли, недостаточно темпераментна! – шипела Мармеладная Соня, сбросив всю свою мнимую сонливость. – Потому что я, представьте себе, много сплю! И это сказал обо мне человек, у которого не хватало до двадцати сантиметров…
– Стоп! – решительно приказал Корольков.
– Девятнадцати! – торжествующе выкрикнула Соня, голос которой набрал удивительную силу. – Нет, вы можете себе такое представить?!
Корольков не мог представить и не хотел. Ему вполне хватило прослушивания рукописи под названием «Иннокентий: детство, отрочество, юность». Выпроводив дикую бабенку, он рухнул в кресло и зажмурил глаза. «Надо их в резервации держать, что ли, – мелькнула у него в голове нехорошая мысль. – Писателей и близких к ним личностей. Наружу не выпускать ни при каких условиях».
– Кого тебе еще нужно? – просунулась в дверь голова Георгича. – Там девица рыжая сидит… ничего, хороша! А с ней шатенка.
– К черту девицу, – содрогнувшись, заявил Корольков. – Мне нужен этот… как его…
Он сверился со своими записями, вышел в зал, где кучковались писатели, и громко спросил:
– Кто из вас Эдуард Резцов?
Писатели притихли, потом от них отделился маленький толстый человечек с лысеющей рыжей шевелюрой.
– Я – Эдуард Резцов, – спокойно сказал он.
– Вы ведь издатель покойного, правильно? – уточнил следователь.
Тот кивнул.
– Тогда давайте побеседуем, если вы не возражаете, – предложил Корольков и скрылся за дверью.
– Он – издатель? – недоверчиво спросила Маша, когда Карлсон исчез за следователем. – Издатель Распутинского? Почему же он нам ничего не сказал? И к писателю не подошел?
– Вот сейчас и узнаем, – зловеще протянула Полина. – Выведут добра молодца в наручниках, и сразу все станет ясно.
