— Что случилось? — спросила я, страшась ответа.
— Ничего особенного.
— Так в чем же дело?
— А дело в том, что иногда мне становится невмоготу.
— Послушай, — мягко начала я, — врачи говорят…
— Да знаю, что они говорят! Но не происходит никаких перемен!
— Значит, надо…
— Знаешь, что хуже всего? — перебил Питер. — Я не представляю, как с ней разговаривать.
— То есть?
— Я ведь надеюсь, что она так или иначе меня слышит, — пояснил он несчастным тоном. — И хотя не хочу об этом даже думать, но всё-таки должен учитывать вероятность того, что разговариваю с Мередит. — Его голос стал резче, напряжённее, теперь в нем звучала боль и растерянность. — И это накладывает некоторые ограничения. Не могу же я ей сказать, что люблю её. Поэтому я только и делаю, что держу её за руку и бубню про то, как она поправится и как все за неё молятся. — Он перевёл дыхание и после паузы тихо произнёс: — Но Мэри Энн хотела бы услышать от меня совсем другое… И я бы хотел ей сказать совсем другое…
И что прикажете на такое отвечать? К счастью, я не успела выступить с каким-нибудь дурацким предложением.
— Разнюнился я что-то сегодня, — смущённо усмехнулся Питер. — Веду себя как малолетний сопляк. Даже не спросил, зачем ты мне звонила.
— Просто хотела выяснить, как дела, — в свою очередь смутилась я. — Боюсь, мне не о чем тебе докладывать. А жаль. Всё равно, выслушай, что удалось нарыть… — Я вкратце поведала о моих последних находках, столь пустяковых, столь ненужных, что я решила подбодрить и Питера, и себя: — Конечно, радоваться пока рано, но не тревожься. Обещаю, очень скоро ты узнаешь, кто лежит в больнице Святой Екатерины.
— Спасибо, Дезире, — пробормотал Питер. Помолчав, опять поблагодарил: — Спасибо… А что полиция? У них есть идеи насчёт преступника?
— Нет пока, насколько мне известно. Но он от нас не уйдёт. Слово даю.
Лишь через несколько минут после окончания разговора я сообразила, что наконец признала — и притом вслух! — что активно ищу убийцу. А Питер, несмотря на наше первоначальное соглашение, даже не удивился.
Вероятно, он, как и все, понимал с самого начала: одно без другого не получится.
* * *
Моя бравада окончательно меня доконала. Ведь я открытым текстом обещала вскорости всё выяснить!
Горько сожалея, что не отрезала себе язык сразу после завтрака, я опять вернулась к своим заметкам. Просмотрела их снова и снова. Но так и не прозрела. Либо в них не содержалось ничего важного, либо, я упускала нечто важное, — последнее много хуже. Ну как тут не расстроиться? И я расстроилась, да так, что решила переключиться с умственной деятельности на физическую, дабы спустить пар. А поскольку даже короткая прогулка в холодную погоду — вещь для меня экзотическая, то принялась убирать квартиру.
В отсутствие Чармейн, моей фантомной уборщицы, опять не появившейся в эту субботу, противостоять моим амбициозным намерениям было некому. Удивляетесь, почему я её не уволю? Причина проста. Когда Чармейн соизволит наконец явиться, я буду настолько ей благодарна, что и думать забуду о том, как мечтала от неё избавиться. К тому же в тот день я была даже рада заняться чем-то стоящим.
Вытащила из шкафа полдюжины всяких чистящих-моющих средств, швабру, щётки, тряпки и новенький пылесос с четырьмя одинаково бесполезными насадками. Затем, полностью игнорируя то обстоятельство, что неделю назад уже переворачивала квартиру вверх дном, прошлась по жилищу, как трактор, — отскребая и полируя, вытирая и отмывая, подметая и всасывая пыль. Не поверите, с каким энтузиазмом я накинулась на уборку, хотя в нормальном состоянии мне и вспоминать о ней не хочется.
Покончив, со всеми делами, я испытала чувство законной гордости. Квартира выглядела такой… чистой. Но с другой стороны, я еле доковыляла до дивана и плюхнулась на него совершенно без сил. В семь часов я обещала моей соседке, Барбаре Глисон, поужинать с ней, а потом сходить в кино. Времени оставалось в избытке. Через несколько минут я снова буду как огурчик, — в конце концов, не инвалид же какой-нибудь. Возможно, даже успею кое-что простирнуть. А пока посижу и немного расслаблюсь…
