– Мне придется закрыть за собой дверь, а не то эта крыса пролезет за мной, а через две минуты я выйду.
Ловким маневром обойдя невнимательного стража, он быстрым движением отпер дверь, прошмыгнул внутрь и заперся. Молодому человеку в котелке ничего не оставалось, кроме как в расстроенных чувствах опуститься на стоящий в коридоре стул и ждать дальше. Фламбо принялся рассматривать персидский светильник на стене, отец Браун в каком-то оцепенении устремил взгляд на дверь. Примерно через четыре минуты дверь кабинета снова открылась. На этот раз Аткинсон был начеку. Он бросился вперед, придержал приоткрытую дверь и крикнул:
– Куинтон, я хотел…
Из глубины кабинета донесся громкий и отчетливый голос Куинтона, но прозвучал он, как нечто среднее между зевком и усталым смехом.
– Я знаю, чего ты хочешь. Ну и оставь меня в покое. Я пишу песню о павлинах.
Прежде чем дверь закрылась, из проема вылетела монета в полсоверена. Аткинсон в рывке с удивительной ловкостью поймал ее.
– На этом все, – сказал доктор и, резко захлопнув дверь, вышел в сад.
– Бедный Леонард теперь немного успокоится, – сказал он отцу Брауну. – Часика два посидит сам взаперти, чтобы его никто не тревожил.
– Да, – ответил священник, – и голос у него был довольный. – Потом он обвел серьезным взглядом сад, увидел в сиреневых сумерках нескладную фигуру Аткинсона, который поигрывал монетой в кармане, и индуса, сидящего на траве с совершенно ровной спиной лицом к заходящему солнцу, и резко спросил: – А где миссис Куинтон?
– Поднялась к себе, – ответил доктор. – Вон ее тень на шторе видна.
Отец Браун взглянул наверх и с хмурым видом какое-то время смотрел на темный силуэт в окне освещенной газом комнаты.
– Да, это ее тень, – согласился он, отошел на пару ярдов и опустился на садовую скамейку.
Фламбо сел рядом с ним, но доктор был одним из тех людей, которые жизнь проводят на ногах, поэтому, закурив, он ушел в сумерки, и двое друзей остались одни.
– Отец мой, – сказал по-французски Фламбо, – что с вами?
Отец Браун оставался молчалив и недвижим еще с полминуты, а потом произнес:
– Церковь не одобряет суеверие, но в этом месте есть что-то такое… Я думаю, дело в индусе… По крайней мере, частично.
Он снова замолчал, глядя на силуэт индуса, все еще сидевшего в отдалении неподвижно, словно в молитве. С первого взгляда казалось, что он вовсе не шевелится, но отец Браун, наблюдая за ним, заметил, как странный человек ритмично покачивается коротким едва заметным движением, подобно тому как темные верхушки деревьев покачивались от легкого ветерка, который блуждал по садовым дорожкам и слегка шевелил опавшие листья.
Сад стремительно погружался во тьму, как перед бурей, но все, что в нем находилось, по-прежнему было прекрасно видно. Аткинсон с безразличным выражением стоял, лениво прислонившись плечом к дереву, жена Куинтона все еще маячила в окне, доктор шагал вдоль оранжереи, и его сигара напоминала блуждающий огонек, факир продолжал покачиваться, сидя на траве, но деревья у него над головой зашатались, зашумели, видимо, действительно приближалась буря.
– Когда индус заговорил с нами, – негромко продолжил Браун, – у меня было видение. Я видел не только его самого, но и весь его мир. Хотя он всего лишь повторил одну и ту же фразу три раза. Когда он первый раз сказал «мне ничего не нужно», это всего лишь означало, что он неприступен и недостижим, что Азия не откроется первому встречному. Потом он снова произнес «мне ничего не нужно», и я понял, что он самодостаточен, как космос, что ему не нужен Бог и он не признает никаких грехов. А когда он третий раз сказал «мне ничего не нужно», глаза его сверкали, и я понял, что говорит он это в прямом смысле, что у него нет желаний, что ему не нужен дом, что его ничто в этом мире не беспокоит. Этот полный отказ от всего, это полное разрушение всех и вся…
Упали две капли дождя, и Фламбо, почему-то вздрогнув, посмотрел на небо, как будто они ужалили его. И в ту же секунду доктор, который был у конца оранжереи, стремглав бросился бежать обратно, что-то крича на ходу.
Пробежав мимо них, он накинулся на Аткинсона, который направился было к крыльцу, и мертвой хваткой схватил его за шиворот.
