Бородач вышел на авансцену, держа в правой руке револьвер.
— Ты не убийца, Крыса, — проговорил он. — Убийца — я. Подними руки!
Гарденер медленно поднял руки над головой. Сюрбонадье тщательно его обыскал, удерживая на мушке, после чего, сделав шаг назад, перешел к обличению. Сила его гнева, для сдерживания которой определенно требовались недюжинные усилия, вогнала зал в столбняк. Эмоциональный контакт между исполнителями и аудиторией достиг невыносимой степени накала. Найджелу было сильно не по себе. У него было ощущение, что на сцене разворачивается не высосанный из пальца конфликт выдуманных Бородача и Крысы, а смертельный антагонизм двух реальных людей, по случайности вынесенный на публику. Каррутерс по прозвищу Крыса был его другом Феликсом Гарденером, Бородач — ненавидящим Феликса Артуром Сюрбонадье. Все это было так отвратительно, что Найджел с радостью отвернулся бы от сцены, но сделать это было превыше его сил.
— Вечно ты подстерегаешь меня за углом, Крыса! — надрывался Сюрбонадье. — Что бы я ни делал на протяжении последнего года, ты ставил мне палки в колеса. Ты увиваешься за моей девушкой. — В его голосе появились истерические нотки. — С меня довольно! Я больше не могу, я пришел положить этому конец. Видит Бог, я пришел разделаться с тобой!
— Лучше не сегодня, Бородач. Спору нет, твой план хорош, и мне не хочется тебе мешать, но ты же видишь, мы не одни…
— Что ты несешь?
— Мы не одни, — повторил Гарденер с невыносимым легкомыслием героя толпы. — За тобой следит добрый ангел, Бородач. Ты в хороших руках.
— Разве, глядя на меня, можно подумать, что я шучу?
— Глядя на тебя, можно испытать зависть. Не веришь — сделай шаг вправо и посмотри в зеркало у меня за спиной. Уверен, в нем ты увидишь своего ангела — хранителя.
Сюрбонадье сместился в глубь сцены. Револьвер в его правой руке по-прежнему был направлен на Гарденера, но он не избежал соблазна мельком глянуть в зеркало над головой своего врага. Потом он медленно обернулся на дверь в глубине сцены, и в ней через мгновение предстала Стефани Вон. Она тоже была вооружена и целилась в Сюрбонадье.
— Дженни! — прошептал Сюрбонадье и опустил руку, блеснув револьверным дулом. Пальцы разжались, и он, как во сне, позволил Гарденеру его разоружить.
— Благодарю вас, Дженнифер, — молвил Гарденер.
Мисс Вон с легкой усмешкой опустила свой револьвер.
— Как же тебе не везет, Бородач! — проговорила она.
Сюрбонадье с нечеловеческим звуком, похожим на скулеж, вцепился в глотку Гарденеру, тот, задирая подбородок, дернул рукой — и случилось то, чего в страхе ждали все зрители: раздался оглушительный револьверный выстрел. Сюрбонадье уронил руки и с выражением безмерного изумления на лице рухнул к ногам Гарденера.
До этой минуты на сцене не было главных и второстепенных действующих лиц, но теперь Феликс Гарденер притянул все внимание к себе. Выражение его лица было повторением изумления Сюрбонадье, но усиленного в сотни раз. Он непонимающе посмотрел на револьвер и уронил его на пол. Потом вопросительно уставился на зрителей, скользнул взглядом по выходам из зала, словно замышляя побег, посмотрел на Стефани Вон. Та в ужасе смотрела на содеянное им.
Когда он наконец заговорил, то сначала беззвучно зашевелились губы, потом прозвучали слова, произнесенные голосом автомата. Голос мисс Вон был бесчувственным эхом. Это была беседа двух говорящих машин. Гарденер не отрывал взгляда от револьвера. Он уже нагнулся за ним, но в последний момент отдернул руку.
— Вот это игра! — прозвучало за спиной у Найджела. Аллейн вывел его из транса, похлопав по колену.
— Это конец? — спросил инспектор шепотом.
— Да, — ответил Найджел, — сейчас опустится занавес.
— Тогда выходим!
— Что?!
— Выходим, — повторил Аллейн и совсем другим голосом спросил: — Вы ищете меня?
Их кресла находились сбоку. Найджел поднял голову и увидел наклонившегося к его другу швейцара.
— Вы — инспектор Аллейн, сэр?
— Он самый. Уже иду. Вставайте, Батгейт.
Растерянный Найджел встал и вышел следом за Аллейном в проход. Швейцар проводил их в фойе, оттуда вывел в коридор, заканчивавшийся служебным входом. Только там швейцар нарушил молчание:
