За вальсом последовала мазурка.
Во время мазурки Голевский обратил внимание на женщину потрясающей красоты. Вокруг нее вились местные франты. Она с улыбкой отвечала на комплименты мужчин, одаривая каждого кокетливым взором. Голевскому показалось, что эта Афродита заинтересовалась им.
– Кто это? – спросил у Полозова капитан.
Тот охотно ответил:
– Какая-то польская княжна. Она приехала сегодня утром и остановилась в гостинице Дворянского собрания. По всей вероятности, в нашем городе у нее нет знакомых и родных, раз она поселилась в гостинице.
– Она хороша собой, ты не находишь, Андрей, а? Что скажешь?
– Вполне согласен с тобой, мой дорогой родственничек. Хороша девица, ай да хороша. Да-с… Говорят, она едет к своему ссыльному брату в Красноярск.
– Что ты говоришь, Андрей! Оказывается, нам по пути. А она мужественная женщина, раз отважилась на столь безумный поступок. Ехать в такую даль… Право, слов нет, восхищаюсь ею.
Голевский не спускал глаз с княжны. Да, эта полька в его вкусе. Настоящая красавица. Белокурые локоны. Синие яркие глаза. Гордо изогнутые брови, сочные пухлые губы. Красивый овал лица. Соблазнительная улыбка.
Княжна достала из-за пояса веер с изображением рыцаря и замка, с ручкой из золота, инкрустированной бирюзой, и стала обмахиваться. Голевский, пользуясь простотой здешних обычаев, подошел к польской красавице и поклонился. Та с интересом и легким кокетством посмотрела на капитана.
– Имею честь представиться, Александр Голевский.
– Мария Вербицкая.
– Разрешите вас на тур вальса, сударыня?
– Ах, пан капитан, извините, но я обещала сей танец другому кавалеру.
– Ах, простите…
Раздосадованный капитан хотел было отойти в сторону, но княжна воскликнула:
– Пан капитан, не огорчайтесь, у меня еще есть один свободный танец. Где моя carte de bal?[11] Ах, вот она…
Княжна взяла в руки миниатюрную бальную книжечку с золотыми вставками и застежками и прикрепленный к ней цепочкой золотистый карандаш и записала номер танца и фамилию гвардейца.
– Благодарю, сударыня.
Она ничего не ответила, лишь таинственно улыбнулась и медленно переложила закрытый веер в левую руку. Этот негласный тайный знак веерного этикета Голевский прекрасно знал. Он означал: «Приходите, я буду весьма рада». Голевский приободрился.
А княжна тут же закружила в вальсе с губернатором. Через тур объявили французскую кадриль, и Голевский подошел к польке. С достойным видом поклонился и сказал:
– Позвольте, сударыня, но сейчас обещанный вами танец.
– Вот вы и дождались своей очереди, – очаровательно улыбнулась она.
– Готов был ждать весь вечер, лишь бы потанцевать с такой обворожительной и чудесной красавицей.
– О какие слова, право, я сейчас растаю.
– Так отчего мы теряем время, сударыня, обопритесь о мою руку и пойдемте танцевать.
– С удовольствием…
Она снова чарующе улыбнулась. Скрипки и контрабасы заиграли первую фигуру кадрили, а дирижер закричал «commencez!»[12] Голевский и княжна двинулись навстречу своим визави. Ими оказалась чета Полозовых. Во время танца Голевский все никак не мог отвести взгляда от польки: ее красота поражала насмерть. И хотя кадриль считалась не таким интимным и романтичным танцем, как вальс, и разговор во время ее чаще велся на официальные отвлеченные темы, Голевский умудрился принудить даму к легкой веселой болтовне. После танца отправились в буфет выпить по бокалу шампанского. Шампанское сделало их общение более раскованным.
– Извините меня за нескромный вопрос, сударыня, но ваш вояж в Сибирь или в Россию?
– Я еду в Красноярск. Проведать брата. Он – ссыльнокаторжный. Участвовал в польском восстании.
– Какое невероятное совпадение. Я тоже еду в Красноярск, но по другому делу. Кстати, я в свое время принимал участие в декабрьской революции, но был оправдан.
Княжна одарила капитана восхищенным взглядом и в невольном порыве коснулась его руки.
– Вы участвовали в декабрьской революции?! Как это романтично! Вы – необыкновенный человек!
– Вы льстите мне, княжна. Я – самый обыкновенный человек.
– Мой брат тоже мятежник. Я вас еще познакомлю.
Они весело поболтали. В два часа ночи княжна решила покинуть гостеприимный дом губернатора.
