В день, отмеченный заговорщической улыбкой, Макс ожидал визита Паризи. В первый раз импресарио решил зайти к нему домой, чтобы самому проконтролировать состояние исполнителя перед записью концерта на телевидении. Престижный оркестр, известные солисты, избранная публика по приглашениям, и, несмотря на то, что концерт собирались показывать по образовательному каналу в записи поздно вечером, его намеревалась пустить в прямой эфир одна из студий «Радио Франс». Хотя Паризи, явившийся в тот день в темном костюме, предназначенном впитать и скрыть следы обильного потения, и утверждал, что хочет сам убедиться в наличии партитур и уладить кое-какие технические вопросы, настоящей его целью было проследить за тем, чтобы Макс, по своему обыкновению начавший нервничать за несколько дней до концерта, не расслабился сверх меры перед самым выступлением. Как правило, Паризи поручал надзор за Максом своему помощнику, но на этот раз дело было слишком важным, чтобы полагаться на одного Берни. Макс выглядел совершенно рассеянным, стараясь найти соответствие между цифрами номерного знака «ауди» и порядковых номеров тактов в партитуре.
— Мне кажется, вы хотите пить, — сказал Макс, — я принесу что-нибудь?
— Послушайте, — начал Паризи, — хочу вам сразу сказать, я бы предпочел, чтобы вы…
— Не беспокойтесь, — перебил его Макс, — никакого алкоголя. Не знаю, что это со мной сегодня, но мне даже как-то и не хочется. Может быть, кофе?
— С удовольствием, — ответил Паризи.
По внутреннему телефону Макс попросил Алис сварить кофе и пригласил ее присоединиться к ним. Затем, зевнув, захлопнул партитуру и плюхнулся на диван.
— Все в порядке? — встревожился Паризи. — Не слишком волнуетесь?
— Как ни странно, нет, — ответил Макс, — телевидение — это совсем не то, что концерт в зале.
— К тому же трансляция будет непрямой, — напомнил Паризи, — вам не о чем беспокоиться. Если даже что-то будет не так, мы всегда сможем переписать пассаж-другой.
— Да, да, — сказал Макс, поднявшись и бросив хмурый взгляд в окно студии.
На улице, благодаря объединенным усилиям ветра и дождя, было пустынно. Никого и ничего достойного упоминания, если не считать того, что цены на рулоны линолеума, разложенные на тротуаре, по-прежнему снижены на 25 %; зеленый неон креста на аптеке мигал как обычно, а в соседней лавочке, торгующей старьем, все, как всегда, было по 10 франков. Появилась Алис с подносом в руках.
Младше Макса на два года и почти такая же высокая, но более худая, с такими же, как у него, тронутыми сединой волосами, немного неловкая и почти не накрашенная, с одной простой золотой цепочкой на шее, Алис была одета в скрадывающий фигуру светло-серый костюм, очень легкий и очень свободный. Поставив поднос на стул возле дивана, она с улыбкой подошла к Паризи, который при ее появлении вскочил с кресла и, прежде чем выпрямиться, деревянно поклонился. Казалось, Алис произвела на него настолько сильное впечатление, что, как только она к нему обратилась, он, не отрывая от нее серьезного взгляда, сразу же стал запинаться и потеть больше обычного. Макс, не привыкший к тому, чтобы Алис вызывала подобную реакцию у мужчин, с удивлением смотрел на импресарио, одновременно забавляясь смущением последнего. Когда Паризи, немного овладев собой, натужно сострил, Алис немедленно залилась смехом. Как многие не слишком красивые женщины, она использовала почти любой повод для веселья, так что смеялась она, может быть, слишком часто, хотя ее смех звучал хрипло, как крик ярости или страдания, словно он причинял ей боль, как будто с его помощью она старалась избавиться от чего-то внутри себя.
Однако Паризи, казалось, вовсе не шокировал смех Алис, чего не скажешь о Максе, который его терпеть не мог и тщательно избегал произносить в ее присутствии что-то хоть сколько-нибудь забавное, хотя нечто совершенно не смешное с таким же успехом могло заставить ее рассмеяться, и при попытке заставить ее умолкнуть она могла, благодаря обратной реакции, неудержимо и исступленно расхохотаться. Как бы то ни было, Макс решил прояснить ситуацию.
