С рассветом он приступал к охоте, устраивая засаду возле пруда или прячась в камышах на ближайшем болоте.
Болотную дичь легче всего добыть или на рассвете, или с наступлением вечерних сумерек; днем все животные крайне пугливы и очень осторожны; как правило, они кормятся под наблюдением вожака стаи.
Темпест быстро усвоил привычки своих жертв.
Едва над прудом поднимались остатки ночного тумана, как Темпест уже караулил добычу, часто забравшись в воду на мелком месте.
Постепенно обитатели камышей просыпались и выбирались на кормежку; чибисы начинали мяукать, словно котята, барахтаясь в воде и совершая утренний туалет; утки громко крякали, приветствуя первые лучи встающего солнца, а бакланы судорожно встряхивали крылья, раскрытые для просушки.
После утренних упражнений на стражу становились зоркие часовые, и Темпест знал, что в эти часы охотиться не имеет смысла.
Его сильно раздражал бдительный селезень Фульк, обладавший пронзительным голосом и выбиравшийся из укрытия со всем своим семейством с первыми лучами солнца. Поэтому он обычно избегал охотиться на прудах, населенных утиным племенем.
Когда он подбирался к просыпающимся и еще не полностью проснувшимся птицам, его бросок почти всегда заканчивался удачно. Птицы галдели, хлопали крыльями, кружились на воде и, как правило, не успевали взлететь. Привыкшие реагировать на сигналы вожака, они не всегда решались взлететь без команды, и Темпест успевал свернуть двум-трем птицам шею или сломать крыло прежде, чем поднималась паника и перепуганная стая разлеталась. Но у Темпеста уже было достаточно еды, чтобы дотянуть, не голодая, до вечера.
Пару раз Темпесту удавалось добыть молодого кролика, но его мясо, безвкусное и дряблое, ложилось тяжелым камнем в желудок, и каждый раз пес испытывал позывы к рвоте.
Главной чертой поведения Темпеста стал охотничий инстинкт, но не стремление к убийству. Если он не голодал, любая утка могла без опаски разгуливать у него под носом. Он вполне мог бы поиграть с маленькими зайчатами, но те, разумеется, вряд ли согласились бы на такую игру.
О том, что можно охотиться на зверей, он и не подумал.
Однажды он столкнулся носом к носу с большим зайцем. Тот только что вырвался из зубов лисицы, отделавшись раненой лапкой.
Темпест не был голоден, так как этим утром он съел большую выпь. Он поворчал на зайца и хлопнул его лапой по носу.
Бедняга отчаянно отпрыгнул в сторону и бросился бежать, но недостаточно быстро, потому что пес тут же догнал его. Затем Темпест перевернул зайца на спину и принялся лаять на него. Заяц закричал от боли и попытался кувыркнуться в траву. Темпест бережно ухватил его за шиворот и немного потряс. Заяц был настолько перепуган, что почти потерял сознание. Пес снова немного потряс его, но, так как бедняга больше не решался пошевелиться, перестал интересоваться игрой и оставил зайца в покое, отправившись к ближайшему водоему.
На следующий день, после солидного завтрака из двух бакланов, Темпест вспомнил о незаконченной накануне игре и бросился на поиски компаньона.
Вернувшись на лужайку, он обнаружил следы зайца.
Вся трава на поляне была пропитана его запахом, и Тем- песту показалось странным, что он не обнаружил самого зайца. Продолжая поиски, он внезапно уловил запах крови. По этому запаху он углубился в лес и остановился перед грудой хвороста, заросшей крапивой. Пес принюхался к следам и зарычал с гневом и ненавистью. Здесь пахло не только кровью; он уловил запах смерти, доносившийся из норы между камнями и полусгнившими деревьями.
Он смутно осознал, что здесь совершилась какая-то несправедливость. Как будто у него что-то украли. Нечто похожее случалось с ним в Грейвтоне, когда дворняжки похищали кость, отложенную им на черный день, или опустошали его миску. В таких случаях он без колебаний бросался на виновника. Сейчас он почувствовал, что его зайца похитило какое- то неизвестное существо. Он хрипло зарычал перед входом в нору и принялся яростно раскапывать черную дыру. Вход оказался слишком узким, и его старания ни к чему не привели. Пришлось ему вернуться к пруду.
