Замок Грейвтона опустел. В начале прошлого века в Англии мало кто проявлял снисхождение к должникам.
Юный владелец замка Роберт Хевли Грейвтон печально смотрел на большие повозки, удаляющиеся под конвоем судебных исполнителей и солдат Ее Величества. Они скрылись за поворотом старой римской дороги, ведущей от побережья Ирландского моря через вековые леса к далеким крупным городам.
Повозки были нагружены мебелью и прочим имуществом, арестованным ростовщиками. За повозками вели чистокровных лошадей, потом коров и овец, а также серых коз, злобно кидавшихся на своих случайных пастухов. Завершала колонну свора замечательных охотничьих псов.
— Вперед! Быстрее! — орали солдаты.
Жестоко избиваемые, перепуганные животные почти не сопротивлялись.
Рыцарский зал превратился в пустое и холодное помещение. Из него исчезли роскошные ковры, с окон были сорваны шторы, не горел огонь в камине, из которого на мраморные плиты высыпалась сажа.
Роберт Грейвтон слышал, как в соседней комнате скрипит перо; он знал, что его судьба сейчас зависит от нескольких слов, появившихся на листе гербовой бумаги. Через несколько минут королевский офицер войдет в его комнату и произнесет строгим голосом: «Роберт Грейвтон, именем королевы я арестую вас как неплатежеспособное лицо».
Он уже видел, как его доставляют на убогой телеге в тюрьму Дарема, где он будет некоторое время находиться под стражей, обвиненный в бродяжничестве. Потом его переведут в Йорк, после чего начнется бесконечная голгофа его перевода в Лондон. Перед ним откроются и тут же закроются за ним железные двери тюрьмы Маршал-Си, куда помещают неплательщиков долгов. И кто знает, если не вся жизнь, то по крайней мере его юность может пройти без глотка свободы.
Господь дал мне все… — пробормотал юноша.
Он вспомнил годы беззаботной мирной жизни, прошедшей в великолепном замке, охоты в бескрайних лесах, плавание на лодках по таким же бесконечным болотам среди что-то невнятно бормочущих камышей.
И Господь забрал у меня все!
Его родители умерли, оставив сына в неведении о висящем над его головой дамокловом мече.
Потому что его отец попал в лапы хищных ростовщиков, не ведающих ни веры, ни жалости, ни закона; и теперь они забрали все — все, до последней мелочи.
Да святится имя господне!
Он гордо выпрямился и бросил на небо взгляд, полный надежды. Западный ветер продолжал торопливо гнать по небу облака, очевидно, стремившиеся как можно скорее покинуть этот бренный мир, мир земной юдоли.
Внезапно он услышал, как кто-то царапается в небольшую дверь, выходящую на служебную лестницу, и громко скулит за ней. Роберт открыл дверь, и в зал с радостным лаем ворвалась большая рыжая овчарка.
Успокойся, Темпест! — приказал хозяин.
Понятливое животное перестало лаять, улеглось на пол и застыло, словно каменная статуя.
Тебе удалось убежать, мой храбрый пес?
— Гав! — негромко ответила собака.
Это была большая беарнская овчарка с мощными лапами, с короткой рыжей шерстью, удлиненной головой и блестящими глазами. Она была верным стражем замка и отогнала от него множество бродяг и подозрительных типов; хотя эта порода и не считалась сторожевой, Темпест мог вцепиться в горло даже большому хищнику.
Роберт погладил собаку по голове, и когда его рука коснулась серебряного ошейника, на его глаза навернулись слезы.
Я принадлежу Роберту Трейвтону.
Эти слова были выгравированы на металле ошейника в тот день, когда хозяин замка подарил Темпеста сыну.
— Я ничем не владею, — сказал Роберт, печально улыбнувшись. — Твой ошейник делает тебя собственностью английского государства…
В соседней комнате, где закончили писать, послышались шаги. Через несколько мгновений Роберт перестанет быть свободным гражданином, а Темпесту придется присоединиться к своре.
— Ты будешь плохим рабом, Темпест, — пробормотал Роберт, всматриваясь в горящие глаза животного. — Твои предки наверняка были волками, и в прежние времена они наводили ужас на всю страну.
Помолчав, он продолжил:
— Я никогда не считал тебя рабом, мой добрый Тем, скорее, ты был верным слугой. Я не стану упоминать серебряный ошейник… Ты был вожаком стаи, и ты нередко сурово наказывал своих подчиненных, потому что в твоих жилах все еще течет дикая кровь. А теперь…
