Чуешь, сволочь, чем пахнет?!
— Еще бы!
Мне ли, местному, нос воротить!
Политурой, промасленной робой,
русским духом, едрить-колотить!
(…) Пахнет, Боже, сосновой смолою,
ближним боем да раной гнилой!
Колбасой, колбасой, колбасою!
Колбасой! Все равно — колбасой!
Неподмытым общаговским блудом и бензином
в попутке ночной, пахнет Родиной — чуешь ли? —
чудом, чудом, ладаном, Вестью Благой! (…)
И если кому-то жутко становится от кибировского языка, на котором он, вопреки всем теоретикам, сумел таки вырыдать — самое святое, то представьте себе, на каком языке придется аукаться в надвигающейся мгле раскрепощенного плебса? (Если все мои опасения действительно осуществятся; верить в это, вопреки логике, не хочётся.)
…В начале нового царствования самой естественной исторической параллелью казалась нам параллель с возвращением Пушкина из ссылки в 1826 году, приглашением его во дворец, иллюзиями «Стансов». Боюсь, теперь нам все чаще придется цитировать Пушкина — позднего, Пушкина — годов 30-х. Пушкина скорбного, готового «Хоть плюнуть да бежать» из града, обреченного огню и пеплу, вослед Страннику. Пушкина, восклицающего:
О люди! жалкий род, достойный слез и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха…
Пушкина, готового бросить вызов пошлым «Северным пчелам» и бойким «Библиотекам для чтения», пойти на заведомый финансовый крах и выпустить в свет культуртрегерский «Современник». Название журнала звучит как вызов, ибо он заведомо не-современен: не печатает модных романов и политических сплетен; предпочитает им Гоголя и Ал. Тургенева, разбор математического ежегодника и повесть Султана Казы-Гирея… Затея трагическая; падение тиража и разорение обеспечены. Но —
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
Нельзя сказать, что возможную актуализацию таких параллелей никто три-четыре года назад не предвидел.
Но связывали ее с неверием в до конца честные помыслы «царя», с ожиданием, что он обманет, не дарует обещанные свободы.
Однако вон как вышло: «царь» не очень-то церемонился с нами (высокомерный окрик на Сахарова за день до смерти Академика до сих пор стоит в ушах); принимал сомнительные Указы (выборочное возвращение гражданства — разительный пример).
И все-таки «царь» не подвел.
Да «псарь» зато постарался.
А «чернь» не упустила своего.
Р. S. Впрочем, и «царь» оказался «псарем». Но дело не в нем, а в нас.
