— Сидит как перчатка!
Уплатил я ему за куртку и пошел прямиком по дороге в Вила-Франку. Вино во мне играло, и так мне вдруг весело сделалось, что я вытащил гармошку и под собственную музыку ввалился в таверну, что подвернулась мне на дороге, и прихватил еще стакан.
Тут уж я и вовсе в пляс пустился, а потом с какими-то двумя парнями отправился глазеть на быков. Парни сперва над моей шляпой все потешались, потом на куртку перешли.
— Ты только глянь на эту куртку, — захихикал один из них, — не иначе, она досталась ему в наследство от того великана, что в балагане показывают.
Тут уж я не стерпел, говорю:
— Я эту куртку всего час назад как купил. Новехонькая, в первый раз одевана.
— Околпачили тебя, парень, почем зря.
Вижу, парни правду говорят, ну, думаю, погоди, портновское отродье, попадешься ты мне… Тут толпа загудела: видать, быки были уже совсем близко. А какой-то уличный болван заприметил меня и закричал своим дружкам:
— Гляньте, братцы, вот и матадор объявился!
Я, понятно, не мог на это смолчать:
— Кто из нас матадор, мы еще посмотрим, а только не миновать тебе, парень, на бычьих рогах проехаться.
Но, как говорится, коли быть собаке битой, найдется и палка. Угораздила меня нелегкая сунуться к этим проклятым быкам! Чистое чудо, что я из этой передряги живой вылез. Все, как завидели стадо, мигом убрались подальше, а я, вишь ты, удаль свою захотел показать: притулился тут же у забора, стянул с себя шляпу и, облюбовав подходящего бычка, решил с ним позабавиться. Бык-то оказался престрашенный (это уж мне потом рассказали, тогда-то я и не разглядел его толком, даже какой он был масти, не запомнил). Помахал я ему эдак шляпой и кричу:
— Эй, бычок! Ах ты мой миленький!
А он, сволочь эдакая, как бросится на меня, и вмиг я у него на рогах очутился. Дальше все темно; помню только, как я наземь грохнулся и как он рогами меня еще раз наподдал. Очухался я через два дня в больнице: на ноге рваная рана и два ребра сломаны. Зато в газетах про меня пропечатали. Я после долго с собой обрывки эти таскал, где фамилия моя красовалась.
После больницы воротился я опять в родные края. Тереза меня приютила, подкормила — деньги, мол, отдам, когда будут. Так и прижился я у нее. Все думал вернуться к Доброму Мулу, да без программки-то вроде совестно было… Раз издали увидал Лобато — подивился, экой он стал старый пень. Племянница его давно замужем, продавцы все новые. Курчавый куда-то исчез, и никто о нем ничего не слыхал. Хотел было я наняться в лавку грузчиком, да, поразмыслив, решил, что негоже землекопу таскать на себе мешки да тюки.
Настала зима, холодная, злая. Повадился я каждый день ходить в Кайс: там собирались со всей округи безработные землекопы. Однажды вечером предложили нам одну выгодную работенку: укрепить дамбу — водой ее сильно поразмыло, того гляди, прорвет. Деньги давали хорошие. Работа, конечно, рисковая, да ведь даром нигде денег не платят: лучше такая, чем вовсе никакой.
Да, забыл я вам еще рассказать, как в тот вечер, когда я в таверне на гармошке играл, один слепец меня зазывал к себе в поводыри. Я было поначалу даже разобиделся — за кого, дескать, он меня принимает, да он стал мне расписывать, мол, с ним я куда больше выручу, чем на любой работе, ну и сговорились мы с ним, ежели я ничего не найду, он берет меня к себе.
Ну, я вам скажу, и попали же мы в переделку с этой работой… Дождь в тот день хлестал как из ведра, небо висело низко, хмурое, похожее цветом на оберточную бумагу. И Тежо пучился, разливаясь прямо на глазах, и гнал к морю глинисто-мутную воду. Да уж, сеньор, второго такого дня в моей жизни не отыщется.
Помню, в душе у меня все так и играло. Жоан Инасио ко мне подошел. «Ну, парень, говорит, пойдем реку замирять, ишь ведь как ее пучит. Не забоишься?» Больше ни об чем он меня не спросил. По плечу только потрепал и отослал к землекопам; мы все должны были переправиться через Тежо, а там добираться пешим ходом до Лебяжьего острова. Обрядился я в непромокаемый плащ, прорезиненные штаны и вместе с другими, зажав в руке лопату, стал ждать отправки, а толпа глазела на нас, вроде как на героев. Ветер валил с ног, и река вся покрылась сплошными мелкими барашками, словно ее плугом исковыряли.
