— Нет, не домой, на службу — в контрразведку.
По инерции я продолжал улыбаться:
— То есть как?
— Вы побледнели.
— Каждый побледнел бы, учреждение у вас очень серьезное. — Внезапно я обозлился на себя: неужели побледнел? Как же это я? Дал повод этому шмендрику уличить меня в трусости. Злость помогла овладеть собой. — Аполлон Никифорович, я готов ответить на ваше приглашение, но если я отлучусь из типографии, завтра город останется без газеты. Вам как автору должна быть понятна крайняя нежелательность такого события. Разрешите закончить работу или, если это возможно, прошу побеседовать со мной здесь. Ну а если нет — соблаговолите подождать меня. И потом у меня нет причины опасаться посещения вас на службе. Я могу прийти к вам, закончив дела в типографии. Мне неловко утруждать вас ожиданием.
Как мне показалось, я теперь говорил со спокойным достоинством, логично. Балабанов слегка кивал. Может, подействует? Может, согласится?
— Хорошо, я обожду вас, Леонид Захарович.
— Благодарю вас, Аполлон Никифорович. Постараюсь побыстрее закончить.
Я начал имитировать интенсивную работу. Нащупал предплечьем браунинг, лежащий в левом кармане пиджака. Может быть, здесь же прикончить Балабанова и бежать? Или это сделать по дороге в контрразведку? Балабанов, видимо, человек физически слабый. А на улице сейчас темно, прохожие редки. А может быть?..
Но тут Балабанов внезапно поднялся и предложил немедленно следовать за ним. Он пропустил меня вперед. Я проходил мимо наборной кассы, за которой стоял Свирский. На его большом белом лице застыло выражение страха.
Ну что ж, теперь я знаю, как поступить: разделаюсь с Балабановым на улице. Это значительно удобнее, чем здесь, в типографии.
Но только я вышел из подъезда типографии, как был окружен солидной охраной.
Все встало на свои места».
Сергея оторвал от чтения рукописи телефонный звонок, а затем голос матери:
— Тебя к телефону.
— Кто?
— Вика.
Шаркнул стул, резко отодвинутый Сергеем. Юноша рванулся в переднюю к телефону. Любовь Ионовна вернулась к себе в комнату и села за стол. На нем лежала открытая тетрадь — ее дневник. Она перечитала только что написанное:
«10 марта 198… г.
Меня беспокоит последнее увлечение Сергея. Он пошел в деда — моего отца. Мама рассказывала, каким был папа в двадцать лет. И теперь она видит во внуке своего мужа в молодости. Мама очень любит Сергея и, когда папа умер, растворилась во внуке. Она часто называет Сергея маленьким Леонидом Придорожным (партийная кличка папы) — так внук похож на деда в молодости. Да! И внешне и внутренне: порядочность, целеустремленность и увлеченность. А увлеченность — понятие многомерное. У него появилась девчонка — Вика, и Сергей если не обезумел, то обездумел уж наверняка. Я чувствую, что она не такая или, может быть, не совсем такая, какой видит ее Сергей. И эта безоглядная увлеченность женщинами была свойственна моему отцу».
Закончив читать, Любовь Ионовна снова взялась за ручку:
«Вот и сейчас он разговаривает с Викой. Я не слышу отдельных слов сквозь закрытую дверь, но взрывы восторгов Сергея ко мне проникают.
Недавно я передала Сергею семейную реликвию: рукопись папы. Он так и не успел ее издать. Неоднократно говорил: „Пусть внук прочтет, обязательно прочтет. Будет знать, чем и как мы жили. Сейчас ему еще рано читать. Если доживу до его девятнадцати, сам передам ему рукопись“. Почему-то он считал, что именно в эти годы появляется зрелость и самостоятельность. Возможно, потому, что ему самому было девятнадцать в то романтическое, смертельно опасное время, которое он описывает».
Любовь Ионовна закончила писать дневник, подошла к старинному дамскому секретеру и спрятала тетрадь в потайной ящик.
Вскоре за сыном закрылась скрипучая входная дверь. Дверь открывали и закрывали члены семьи по-разному. Резкие скрип и хлопок — Сергей, медленный, солидный скрип и звучный хлопок — Федор Тарасович, тихий скрип и деликатное закрывание двери (в ход пускался ключ) — мама. И Любовь Ионовна по слуху сразу определяла, кто входил или выходил из комнаты.
Вообще звуки старой квартиры были очень знакомы ей. Сюда ее привезли из родильного дома 51 год назад, потом пришел Федор — ее муж, здесь появился новорожденный Сергей. Квартира казалась ей чем-то одушевленным. И если бы к ней вдруг явилось странное существо и назвалось местным домовым — душой квартиры, Любовь Ионовна не удивилась бы.
