Вскоре они добрались до старого автофургончика без колес, поставленного на шлакоблоки. Рой с трудом разобрал на ветхом брезенте выцветшие красные буквы: «СЛИВОЧНОЕ МОРОЖЕНОЕ И ВАФЕЛЬНЫЕ РОЖКИ ЙО-ЙО».
Беатриса схватила Роя за руку и потянула к дверце фургончика. Внутри валялись какие-то ящики, коробки, куча одежды и всякий хлам. В углу лежал свернутый спальный мешок.
Когда Беатриса закрыла дверь, они оказались в полной темноте, Рой не мог разглядеть даже собственного носа.
— Покажи, что у тебя в коробке, — потребовала Беатриса.
— Не покажу, — сказал Рой.
— Эберхард, ты дорожишь своими зубами?
— Я тебя не боюсь! — соврал Рой.
В фургончике «Йо-Йо» было душно и сыро. Комары жужжали у Роя над ухом, и он вслепую от них отмахивался. Он унюхал какой-то удивительно знакомый, но совершенно неожиданный здесь запах. Неужели печенье? Точно: пахло свежим арахисовым печеньем — таким, какое печет его мама.
Луч фонарика ударил ему прямо в глаза, и он отвернулся.
— Последний раз спрашиваю, — угрожающе сказала Беатриса, — что в коробке?
— Обувь, — ответил Рой.
— Ври больше!
— Честно.
Она выхватила коробку у него из рук, скинула крышку и посветила внутрь фонариком.
— Я же тебе говорил.
— Пастушка, ты ненормальный, что ли? Зачем ты таскаешь с собой кроссовки? — раздраженно спросила Беатриса.
— Это не для меня, — ответил Рой. Кроссовки были совсем новые, он их почти не носил.
— А для кого?
— Для того пацана, что я встретил.
— Какого еще пацана?
— Я тебе про него говорил — помнишь, в столовой? Для пацана, который в тот день пробежал мимо твоей остановки.
— Ага, — Беатриса нехорошо усмехнулась. — И ты опять его выслеживаешь, вместо того чтобы заниматься своими делами. — Она выключила фонарик, и все снова погрузилось в темноту.
— Я уже с ним даже виделся. В каком-то смысле.
— Ты, значит, не угомонился?
— Слушай, человеку нужна обувь. Он может наступить на битое стекло или на ржавый гвоздь… Или даже на змею.
— С чего ты взял, что он носит обувь, Эберхард? Может, ему лучше бегается босиком?
Рой не знал, что от него нужно Беатрисе, зато он понимал, что дома родители уже точно сходят с ума. Надо попробовать смыться, когда Беатриса снова включит фонарик. Главное — добежать до велосипеда быстрее нее.
— Ну ладно, — сказал Рой. — Если ему не нужны кроссовки, сам буду носить. А вдруг нужны? Размер у нас примерно один и тот же.
Из темноты не доносилось ни звука.
— Беатриса, ты собралась меня бить? Тогда не могла бы ты с этим делом поторопиться? Мои мама и папа уже не только «девять-один-один» — они, наверное, и Национальную гвардию на уши поставили.
Молчание.
— Эй, Беатриса, ты там не заснула?
— Эберхард, почему ты беспокоишься об этом парне?
Хороший вопрос. Рой и сам бы хотел знать на него ответ. Его что-то зацепило в выражении лица того бегуна — и это «что-то» казалось страшно важным и никак не шло из головы.
— Не знаю, — ответил Рой. — Не знаю почему.
Блеснул фонарик. Рой рванул было к двери, но Беатриса хладнокровно ухватила его сзади за джинсы и толкнула на пол.
Рой сидел, тяжело дыша, готовясь к расправе.
Но Беатриса почему-то не разозлилась.
— Какой размер? — спросила она, протянув руку к кроссовкам.
— Девятый.
— Угу…
Вдруг она поднесла палец к губам, потом указала на дверь и выключила фонарик.
Снаружи кто-то шагал по гравию — тяжело и увесисто. И в такт шагам что-то бренчало — то ли связка ключей, то ли мелочь в кармане. Рой затаил дыхание.
Подойдя к их фургончику, человек стукнул по дверце кабины — судя по звуку, обрезком трубы. Рой даже подпрыгнул от неожиданности. Человек двинулся дальше, время от времени грохая трубой по очередному железному остову, отпугивая неведомо кого.
Когда он ушел, Беатриса шепнула:
— Сторож.
— Зачем мы сюда пришли? — тихо спросил Рой.
В темноте было слышно, как Беатриса поднимается на ноги.
— Давай заключим договор, Пастушка.
— Я тебя слушаю, — сказал Рой.
— Значит, так. Я передам ему твои кроссовки, а ты за это от него отвяжешься. Перестанешь его выслеживать.
— Так ты его знаешь?
Беатриса рывком подняла Роя на ноги.
— Знаю, — сказала она. — Он мой брат.
Обычно в половине пятого Дэвид Делинко уже заканчивал работу, но сегодня на его столе все еще лежала стопка документов. Нужно было заполнить еще уйму бланков и написать кучу рапортов о том, что случилось с его патрульной машиной. Он писал и писал, пока рука не заныла. В шесть вечера он решил, что на сегодня хватит.
