Мы обыскали дом и спустились в подвал, где у Лу от потрясения отвисла челюсть.
— О, господи! — выдохнул он. — Да тут прямо филиал музея Метрополитен!
Подвал имел размеры самого дома и был раза в два выше обычной комнаты — весь он оказался заваленным картинами в позолоченных тяжелых рамах, статуэтками, книгами, рукописями, кубками, кувшинами и драгоценностями, старинными гобеленами… Но большинство предметов сверкало и блестело новизной, как в тот день, когда все они были сотворены.
— Эта дамочка явно при деньгах, и коллекционирует произведения искусства, — сказал Лу. — Это вовсе не доказательство твоей странной истории. Она разбирается в этих вещах и знает, как их раздобыть.
— Ну, да, конечно, — не спорил я.
— Что ты с ней сделал?
— Я же сказал тебе. Выстрелил ей в руку, прежде чем она могла убить меня, и послал ее в будущее.
Он схватил меня за ворот пиджака.
— Ты убил ее, Марк. Ты хотел, чтобы все эти предметы достались тебе. Прикокнул ее и каким-то образом избавился от тела.
— Почему бы тебе, Лу, не вспомнить о том, что ты профессиональный ищейка? — спросил я, чувствуя себя слишком уставшим, чтобы высвобождаться из его хватки. — Если бы я ее убил, стал бы я звонить тебе, да еще зазывать сюда? Разве я не выкрал бы для начала эти вещи? Припрятал бы их где-нибудь, и никто, включая тебя, не узнал бы, что я когда-либо был здесь. Ну, давай, пораскинь мозгами.
— Это легко объяснить. Ты потерял самообладание.
— Я даже сейчас не теряю терпения.
ОН зло оттолкнул меня.
— Если ты убил ее из-за этого хлама, или из-за того, что сошел с ума и плетешь, черт знает что, тогда учти: я — полицейский, и ты мне не друг. Но что же получается — ты откровенный убийца, с которым я знаком, а я теперь должен отправить тебя на электрический стул?
— У тебя всегда была слабость к высокопарным диалогам. Иди же и заяви обо мне, пусть меня бросят за решетку и накажут по всей строгости закона, даже усадят на электрический стул. Но тебе для начала придется раздобыть доказательства.
Он направился к лестнице.
— Этим я и займусь. И не пытайся сбежать, в противном случае я буду действовать так, будто мы никогда не были знакомы.
Он поднялся наверх и с кем-то заговорил по телефону. Черт с ним, я даже не пытался гадать, кому он звонит. Только радовался, что не убил Мэй Робертс. Уничтожив такую красоту, пусть даже олицетворяющую зло, я не смог бы смириться с этим фактом до конца своих дней. Но была и другая причина для радости — если бы я убил ее и оставил улики Лу, он бы теперь не сомневался в моей вине. Впрочем, учитывая мой невероятный рассказ, он бы попытался убедить меня, что я сошел с ума.
Но больше всего я думал о ней, о Мэй, о ее взгляде в тот миг, когда я прострелил ей руку. Ее изящную руку, которая так уверенно сжимала дамский револьвер, встречая меня.
Теперь Мэй была в будущем. Они не казнят ее. Они расценивали преступления как болезнь и готовы были подвергнуть ее удивительно продвинутой терапии, чтобы превратить в полезного и достойного гражданина той эпохи, находиться в которой доставило мне больше счастья, чем я когда-либо испытывал в жизни.
Я сидел и пытался напоить себя бренди, который за эти века должен был высохнуть до кирпичной твердости. Все это время Лу Пэйп, держа руку возле кобуры, стоял в дверном проеме. Он не сводил с меня взгляда, пока не появился какой-то человек, назвавшийся Иеремией Ааронсоном. Он коротко поздоровался со мной, и Лу повел его наверх.
Прошла минута, прежде чем я понял, что они собираются делать. И я побежал за ними.
Я успел вовремя. Ааронсон пытался снять кожух с двигателей, но вдруг отпрыгнул назад — от ярко вспыхнувшего дугового разряда.
МАШИНУ объяло огнем. Нам оставалось лишь беспомощно наблюдать, как плавились ее двигатели, пульт управления, панели и сетчатая кабина. Они ослепительно вспыхивали и, переплетаясь между собой, превращались в обугленную и расплавленную массу.
— Вот, черт! — с горьким разочарованием сказал Ааронсон. — Короткое замыкание, на случай вмешательства. Скорее всего, в самых важных местах конструкции стояли запалы. По-другому эти разрушения не объяснишь.
