— Но как вы собираетесь стимулировать шишковидную железу?
— Конечно, я не могу ввести этот состав непосредственно в шишковидное тело, все-таки оно находится слишком глубоко и, чтобы добраться до него, нам пришлось бы проникать через весь мозг. Кроме того, оно всего лишь около четырнадцати миллиметров в длину, и можно запросто промахнуться. Так что, я намерен поступить самым простым образом, так же как при стимулировании любой другой железы — внутривенным вливанием.
Он ввел иглу в вену на левой руке пациента и надавил на поршень. Вытащив иглу, доктор Кобб положил шприц на поднос и приготовился закрывать череп. Сначала он восстановил оболочку, зашив ее, после чего убрал с удаленной кости тонкий налет воска и, вернув верхнюю часть черепа на место, укрепил швами. Это было несложно и заняло не так уж много времени. Затем он плотно перевязал голову пациента.
Роллинз убрал эфирную маску. Уставший после фатальной неудачи с операцией, Кобб снял тяжелые очки и выключил операционный светильник. Когда они собрали инструменты, чтобы отнести их в мойку, Роллинз оглянулся. Существо, голова которого была замотана бинтами, уже трудно было назвать пациентом, но он не мог удержаться и посмотрел на лицо жертвы, одновременно испытывая муки совести. Бледное лицо, совершенно расслабленное, было лишено какого-либо выражения, чего он никогда не замечал за людьми, выходившими из-под анестезии. Доктор Кобб позвал его, и Роллинз, вздрогнув, последовал за ним.
В маленькой лаборатории, расположенной в подвале старого желтого кирпичного дома у Центрального парка, стало тихо. Слышно было только легкое дыхание пациента, оставшегося без лобных долей.
НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ после случившегося доктор Кобб не вставал с постели. Он был полностью опустошен и раздавлен. Роллинз находился в его доме, заботясь о старом хирурге как о своем пациенте, для чего пришлось передать часть собственных больных на попечение коллеги. Впрочем, это его не напрягало.
Даже после того, как доктор Кобб нашел в себе силы встать с постели, он настоял на том, чтобы Роллинз оставался при нем еще некоторое время. Впервые Кобб чувствовал себя в состоянии пойти взглянуть на пациента. И был поражен.
— Да ведь он замечательно восстанавливается! — воскликнул он, — Чем вы его кормите, Роллинз?
— Сырым мясом, — ответил тот, сдержанно улыбаясь.
Кобб недоверчиво покосился.
— Сырым мясом? Вы шутите. Ему не следовало бы давать такую тяжелую пищу, необходимы овощи.
— Скажите ему это. Может быть, вас он послушается. Я давал ему хлеб, молоко, бульон, овощи — перепробовал все, — он чуть не помер от голода, пока я не обнаружил, что он ест только сырое мясо. Вот мне и пришлось кормить его им. Естественно, совершенно сырым и с кровью.
Кобб неопределенно пожал плечами.
— А органы функционируют нормально?
— Все в порядке, — более живо докладывал Роллинз. — Конечно, пока он недостаточно силен, чтобы стоять, но он может шевелить пальцами ног, когда я щекочу их. Коленный рефлекс отличный и все остальные рефлексы тоже. Правда, он не может говорить.
Доктор Кобб странно уставился на него.
— А вы что, действительно не ожидали этого? Лишнее доказательство, — сказал самодовольно старик, — тому, что лобные доли на самом деле управляют памятью. У вас есть что-нибудь острое?
Роллинз подал ему отточенный нож. Старый доктор попробовал его на вес и вдруг нанес стремительный удар в сердце пациента. Роллинз вскрикнул и хотел схватить Кобба, чтобы остановить его. Однако, не достигнув тела, рука с ножом остановилась. У доктора Кобба была поразительная реакция. Он только несильно, но намеренно, уколол кожу пациента.
До сих пор тот рассеянно наблюдал за их движениями, никак не реагируя, но, когда острие ткнулось в его кожу, он только резко отдернулся, вяло шевеля руками. Даже пистолет, наведенный на его голову, не означал для него никакой опасности. Он повернул голову и смотрел прямо в отверстие ствола. Кроме того, схватил зажженные спички и вскрикнул от боли, обжегшись. Книги и картины, демонстрируемые ему, не возымели никакого эффекта. Его память пропала полностью. В этом не оставалось сомнений.
