Когда я просыпаюсь, уже стемнело, и мои друзья просовываются в дверь и говорят мне, что пора ужинать, и я гоню прочь этот глупый сон, и я рад, что общаюсь с такой хорошей компанией. Мы сидим в столовой, но я больше не могу в себя ничего впихнуть, мой желудок уменьшился, а качество и количество этой еды слишком высокое. Они сосредоточились на своих кушаньях, и между нами повисло неуютное молчание; и я спрашиваю их о работе, хотя знаю, что не нужно прерывать их за едой, и они говорят, что это тяжело, вначале придётся тяжко, но я привыкну. Они надеются, что найду в себе силы, и я киваю и говорю, что я не против попотеть, я втайне надеюсь оказаться на равных со всеми остальными парнями, я ослабел, сидя на тюремной диете, и не хочу упасть лицом в грязь. Мои друзья прибавили в весе и выглядят подтянутыми. Я возвращаюсь в корпус, иду под душ, вода неизменно горячая, и буду стоять под душем столько, сколько захочу, каждый вечер с шести до семи и в любое время дня по воскресеньям. Здесь много кабинок, и у двери стоит надзиратель, вдобавок на потолке висит камера наблюдения. Я стираю из памяти плохой сон и стою под водой бесконечно долго, чувствую, как впитывается тепло, и я снова умиротворен, как я и обещал, я буду принимать душ каждый день, чтобы вымыть холод из своих органов, я никогда не забуду, каково мне пришлось в Семи Башнях. Наконец я вытираюсь и одеваюсь, возвращаюсь в камеру и сажусь на кровать, вынимаю свой талисман удачи и долгое время неотрывно смотрю на него, жду, пока закроют дверь, а потом готовлюсь ко сну.
Ожидая утреннего перезвона, я вижу тонкие полоски металла, свисающие с яблоневых ветвей, на обочине фруктового сада варится сидр, я вспоминаю мертвое дерево во дворе корпуса Б, превратившееся в камень. Вероятно, быть забытым хуже, чем быть игнорируемым. Я думаю о том, как я был плохим мальчиком и вырос в жестокого человека, и это должно быть в моих генах, и я размышляю, передастся ли это отклонение дальше. Маме и Нане, должно быть, стыдно за меня, вот только любовь часто не знает стыда, и когда я был ребенком, мой папа прислал мне открытку из Америки, а потом через какое-то время он прислал открытку из Индии. После этого я больше никогда о нем не слышал. Он может быть в Америке, и я думаю, что он едет по автостраде с холодным пивом в руке, обняв Долли Партон, или сидит, скрестив ноги, в индийском ашраме, десять дней как одно мгновение, он забылся святыми видениями. Вероятно, он уже умер.
Сегодня перерождение, и вскоре я окажусь в оливковых рощах и виноградниках, буду расплачиваться за те мерзкие злодеяния, которые я совершил на чужой территории, стану надежным работником, который никогда не напивается, и не бранится, и холит и лелеет жизнь, принимает на себя серьезно даже самые мелкие обязательства, тип честного работяги, который скорее умрет, чем подведет своих товарищей или покинет свою семью. Я прошел через тяжелые времена, и Директор — добродетельный человек, который дал мне шанс искупить свои грехи; и когда я думаю о горящих спичках, мне становится плохо, Папаметрополис в своей ГУЛАГовской пижаме, но это несравнимо с воспоминанием о том доме, выстроенном из кирпича, и известки, и взрывающегося стекла, и я отдаляюсь от городов и возвращаюсь в поля, иду к сосновому лесу из детской книжки, через ровную площадку к качелям, и ледяной горке и лесенке для детей.
Я слышу тиканье, слушаю, как в радиаторе циркулирует масло, и я могу выращивать здесь растения, взять несколько семян подсолнечника или перца, конского каштана или кактуса и создать в камере Оазис. И я думаю про холод, про грязный мир Семи Башен, про постоянный шум и страх, про безумие Али Бабы и Мясника и Булочника, про старика-сицилийца и молодого итальянца, про Живчика и Милашку, про Жирного Борова, торгующего герондосом, про плюшевых бандитов и мраморных людей, через все это проходит Гомер Симпсон, гоблины и крысы из сафари; и я поражаюсь тому, что я стал частью всего этого, ферма превосходна, но в ней нет страсти, хотя страсть плоха, а скука — хороша. Я повторяю эту мантру. Семь Башен и эта безымянная рабочая зона — два различных мира, прошлое и будущее, и оба они — часть настоящего. Я думаю о нашем сгоревшем доме и о своей умирающей матери; и это видение не уходит, я все эти годы хранил и скрывал свое преступление, и все эти годы идут не в счет. Но работа поможет забыть все это. Тяжелая, изнурительная, монотонная, исцеляющая душу работа.
