Этого момента боится каждый мужчина, тюремная месть — избитый и гадкий миф — превращается в реальность. Мне говорили, что этого следует ожидать, но я никогда не думал, что это действительно произойдет. Меня охватывает тотальный ужас, он примораживает меня к полу, и мне нужно найти способ защититься, но я оцепенел, не могу соображать; и паника вызывает отвратительный приступ тошноты, меня уже тошнило сегодня, но если в больнице были одни ангелы, то это место полно демонов; и странно, что в тот момент, когда меня готовится изнасиловать этот свинообразный чел, я замечаю, что в комнате, как в часовне, крошечные окна, и сквозь сумрак сияет долгий луч пурпурного цвета, освещая миллиарды пылинок; и от этого прекрасного зрелища мне становится тепло, я вспоминаю о Боге, и о вечности, и о своей собственной несокрушимости; я вспоминаю о том, что могу отказаться или рискнуть, что, может быть, всего лишь может быть, что этот Жирный Боров не настолько плох, как пишется о том в газетах. Отказ значит то, что я получу пиздюлей, и если они захотят меня изнасиловать, они в любом случае сделают это, так что я сделаю то, чему меня учили, я рискну; я готов сцепиться с этим сидящим передо мной жирным свином, с этим мутировавшим свиным отродьем, но нет никакого шанса, что я справлюсь с ними с пятерыми, даже если бы я был силен, даже если бы я дрался ногами и кулаками, так что я воткну пальцы в его глазные отверстия, если он оскорбит меня, я вырву ему глаза, око за око, оба ока за сексуальное домогательство. Я воткну свои большие пальцы как можно глубже, я стою со спущенными трусами и джинсами, и я на грани, и эти люди могут сделать все что угодно, но все пойдет по-другому, когда мои большие пальцы погрузятся в его глазницы, я думаю об этом, и у меня появляются силы. Плевать, если они убьют меня. Все что угодно лучше изнасилования. Я вспоминаю песню и начинаю напевать, они не возьмут меня живьем.
Боров толкает меня кулаком в грудь, бьет в сердце, выкрикивает свои оскорбления, а я за свою жизнь слышал достаточно оскорблений, я могу это пережить, просто подставлю другую щеку, не говоря ничего; я счастлив, что не понимаю этих слов, я перестаю воспринимать его, вижу перед собой только этого забавного мультяшного человека-свинью, и вот один-два-три-четыре раза он ударяет меня, а затем разок в живот, и я складываюсь пополам, я не отвечаю ему, я надеюсь, что он только хочет поколотить меня, а я сильный, я знаю, что смогу убить его. Я могу вынести избиение. Я почти ждал этого. И он бьет мне по правой коленке, и я спотыкаюсь, чувствую на лице удар от незамеченного нападающего; и меня сбивают с ног, и я корчусь на полу, жду следующих ударов, но они не проявляют энтузиазма, я слышу, как глухо они бьют меня в грудь, а затем, когда мое лицо царапается об пол, я слышу смех. Когда я озираюсь сквозь пальцы, я вижу, что Жирный стоит с поднятой вверх рукой и тычет на обручальное кольцо, он смотрит на своих приятелей, а затем на меня и говорит: «Ебаться — нет, дружочек, нет — ебаться», показывает, чтобы я натягивал свои штаны и выметался, чтобы я понял, что он счастливый семейный человек, который немножко повеселился за счет гнусного чужака.
Те же два надзирателя, которые привели меня в эту часовню, ведут меня по коридорам, через двери и ворота, в самый центр тюрьмы. Мое сердце лихорадочно колотится, и на меня накатывает невероятное облегчение, перерастающее в восторг, по моему телу разливается экстаз, и это значит, что я люблю этих людей, я трижды счастлив, что они не насильники. И мы проходим мимо других осужденных и надзирателей, из офиса выходят двое в ладных костюмах, несколько обитателей тюрьмы смотрят на меня, но, по большому счету, без интереса. Это портовый город, перекресток для таких странников, как я, так что здесь должны быть и другие иностранцы. Люди, с которыми я смогу поговорить и найти общие темы. Здесь должны быть люди, которые знают мой язык. Должны быть. Мы входим на склад, и меня накрывает одиночество, и человек, заведующий складом, передает мне одеяло, пластмассовую миску, кружку и ложку. Он слушает одного из надзирателей, смотрит на меня и смеется.
