О! Придумал! И кинулся царь Петр к стене и ну рубить ее, рубить, рубить! И прорубил окно! И скок в него! И…
Тоже о! И вывалился аккурат в парадную залу наиглавного загородного дворца французского царя Лудовикуса, у них там под Новый Год как раз был маскарад. Ну, все, конечно, царю Петру очень обрадовались, стали кричать, что вот, мол, какая редкая персона объявилась – добрый русский мужичок из Матушки России! И дальше: становись, мол, в круг, будем плясать. А Петр царь, он хоть и грозный был, но в тоже время и игривый. И потому ему такое предложение понравилось, он и пошел плясать. И до того на радостях затейливо, с коленцами, что вскоре и Лудовикус не усидел и тоже вышел в круг, и тоже ну плясать! А потом, в перерыве, они нагрузились шампанской шипучкой – и снова плясать! А девки…
Гм! Ну, в общем, было весело, и царь был очень рад, понравилось ему у них в Европе.
Ну а России-то тогда как ликовали! Еще бы: царь исчез! И пил, гулял, гудел как не в себя народ три дня и три ночи подряд, ну, думали, что навсегда от него, атеиста, избавились!
Но, к сожалению, чудес на свете не бывает. На четвертый день вернулся государь – помятый весь, с синяками под глазами, шипучим перегаром провонял. А злой какой! Тотчас устроил розыск, и тех, которые больше прочих царскому отсутствию радовались, так поучил: кому голову срубил, кому ноздри вырвал, а кому и то и другое да еще и в Сибирь отправил. Вот так! Загоревал народ…
Но, как потом оказалось, не надолго. Ибо опять зимой, опять под Новый год, царь Петр в лес пошел, как будто бы за елкой, а сам опять – к Бабе Яге и ну опять рубить окно в Европу! И прорубил, и сиганул, неделю его не было, а после вернулся опухший, небритый, розыск устроил, кого надо наказал – и снова потекла жизнь, потекла. Тишь, скукота, поборы, войны всякие, все ждут зимы…
И так с тех пор и повелось: как Новый Год, так он в окно, а дома веселятся все, ликуют, и каждый раз надеются, авось царь больше не вернется. Но возвращался, да. И все равно – вот до чего слепа она, вера народная! – каждый раз под Новый Год как сядут люди за стол да как начнут часы бить полночь, то первым делом все загадывают, чтоб…
Ну да чего я вам об этом рассказываю? Вы все это не хуже меня знаете.
Одна ворона раздобыла где-то сыр. Я знаю, где, но не скажу, не то вороне мало не покажется. Ну вот, раздобыла она сыр, большой кусок, очень тяжелый, она с ним даже взлететь не могла. И потащила его по земле. Тащит она его, тащит. Затащила в лес. И там, только присела отдохнуть, как видит – бежит к ней лиса. Испугалась ворона, полезла на дерево. Тяжело ей с этим сыром было, но залезла. Тут как раз подбегает под то дерево лиса и говорит:
– Ворона, отдай сыр.
– Не отдам.
– А вот я людей позову.
– Зови.
Лиса, конечно, не зовет, знает, что люди этот сыр сразу себе заберут. Что делать? Стала лиса в ворону камнями кидать – не попадает. Тогда стала она дерево раскачивать – не раскачивается.
– Ладно, – говорит лиса, – подавись ты этим сыром, – и убежала.
Обрадовалась ворона, уселась поудобнее и начала сыр этот большими кусками есть и не давиться. Ей хорошо! А после…
О! Видит она – опять бежит лиса. И пилу с собой несет. Испугалась ворона, дрожит. А лиса прибежала под дерево и говорит:
– Ворона, ворона, а у меня пила. Отдай сыр подобру-поздорову, иначе хуже будет.
Ворона молчит. Тогда стала лиса дерево пилить. А ворона по ветке скачет. Лиса пилит, пилит. Ворона скачет, скачет. Лиса пилит, пилит, ворона скачет, скачет. Пилит, пилит, скачет, скачет. Притомилась лиса, спрашивает:
– Ты чего скачешь?
– От страху.
– Ну-ну, скачи!
И опять лиса дерево пилит, опять ворона по ветке скачет. Но не от страху она скачет, а от мудрости! Лиса пилила дерево, пилила, ворона скакала, скакала, а после дерево перепилилось, затрещало, зашаталось, упало и придавило лису насовсем. Соскочила ворона на землю, на лису посмотрела, кусок сыру откусила, пожевала, выплюнула и говорит:
– Вот так! У сильного всегда бессильный виноват.
И это правда.
