Мальчик взглянул на Яна:
– И вы не сердитесь, что он с вами так разговаривает?
– Сержусь? Конечно, нет. Он говорит так потому, что меня любит.
Однако Ян чувствовал себя задетым, даже уязвленным, но он притворился, будто все в порядке, и небрежно развалился на стуле. Задрав голову к потолку, Ян посмотрел на стропила, затянутые паутиной. Возле окна висела белая мешковатая простыня, которую он прибил к стене, чтобы ловить свет. Там стояла София, положив руку на оконную задвижку. Она открыла окно и глубоко вдохнула, наслаждаясь утренней прохладой. Эта воображаемая картина заставила его проникнуться нежностью к задвижке. София повернулась к нему, закрыла окно и улыбнулась.
– Принеси-ка мне листок бумаги, – пробормотал Ян.
– Вы хотите дать мне урок рисования? – спросил мальчик.
Художник покачал головой:
– Я хочу написать письмо.
Кухарка должна смотреть одним глазом в кастрюлю, а другим на кошку.
Йохан де Брюн, 1660 г.
Мария сидела перед кухонным очагом и ощипывала утку. Птица была зажата у нее в ногах и висела вниз головой, словно стараясь рассмотреть лежавшие на полу крошки. Но она была мертва, и служанке хотелось плакать. Ведь если бы утка была жива, она могла бы, по крайней мере, поделиться с ней своими секретами. Глупо, конечно. Она уже сто раз ощипывала уток. А еще раньше, в деревне, весело сворачивала им головы. Но в последнее время ей было жаль всех, кто испытывал страдания, даже бессловесных тварей. Это было так похоже на ее любовь к Виллему… «Виллем, Виллем…» – повторяла Мария его имя. Ей хотелось жаловаться и хныкать; порой она чувствовала себя так, будто с нее сняли кожу. «Нельзя почистить луковицу, не пролив слез», – говаривала ее бабушка. Теперь Мария понимала, чтó она имела в виду.
Ее бабка вообще говорила много всяких мудрых вещей. Мария часто вспоминала, как она взбивала масло. Засучив рукава и склонившись над огромным чаном, энергично работала пестом, вращая им взад и вперед. «Без труда не вытянешь и рыбку из пруда, – бормотала бабка. – Без хлопот и доход не тот». Когда Мария стала постарше, заявила, что пахта – духовные радости, а сыворотка – плотские наслаждения. Тогда Мария ничего не поняла.
Кот сидел рядом и не отрывал взгляда от утки. Его хвост ходил из стороны в сторону. Мария была суеверной. Она решила, что если кот поскребет себя лапой, то Виллем постучит в дверь. У кота полно блох, ждать придется недолго.
В дверь постучали. Мария подпрыгнула, швырнула утку на стол и помчалась открывать. Она распахнула дверь. За порогом стоял какой-то мальчишка. Он протянул ей конверт.
– Пожалуйста, передайте это хозяйке дома, – сказал он.
Мария разочарованно взяла письмо, закрыла дверь и поднялась в хозяйскую спальню. После утреннего похода за покупками госпожа почувствовала себя плохо и не выходила из комнаты.
Оставшись один, кот быстро прыгнул на стол. Еще секунда, и его когти вонзились в утку.
Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей: так благословится человек, боящийся Господа!
Псалом 127
София стояла у окна и читала письмо. Солнечные зайчики играли на ее лице. Волосы были собраны со лба и откинуты назад. В мочках ушей висели маленькие жемчужины: они отражали свет и поблескивали под тяжелой прической. На Софии был черный корсаж, расшитый бархатом и серебром. Фиолетовое платье из шелка сияло в лучах солнца.
На деревянной рейке за ее спиной висел широкий гобелен. В полумраке на стене угадывались смутные очертания картин. Кровать закрывал бархатный зеленый балдахин, немного сдвинутый в сторону и открывавший краешек роскошного покрывала. Всю комнату наполнял спокойный золотистый свет.
Она стояла неподвижно. Одинокая фигура, застывшая между прошлым и будущим. Краски, которые только предстоит смешать; замысел, еще не воплощенный в жизнь. Мгновение, какое вот-вот запечатлеют на холсте. Что решается в этот момент? Разорвет ли она письмо или быстро пройдет по тихим комнатам и незаметно выскользнет из дома? Ее профиль кажется таким бесстрастным.
А там, на улице, кипит жизнь. Два регента сидят в экипаже, который с грохотом переезжает мост. Они кивают друг другу: у них важный разговор. Из дверей склада выталкивают бочку и скатывают в баржу. Позже, когда ее изобразят на заднем плане, никто уже не узнает, что находилось в той бочке. Небольшая группа меннонитов, как воронья стая, собралась на углу улицы, мимо них с визгом пробегают дети. Снаружи шум и суета. А внутри – глубокое оцепенение.
