Тысяча осколков тебя - страница 30

— Почему ты не поехал домой на День Благодарения? — я сделала усилие и не добавила «как нормальный человек». — Ты не хочешь увидеть своих родителей?

Губы Пола сжались в тонкую линию.

— Совсем нет.

— Ох, — если бы я могла взять слова назад, но я не могла. Я очень тихо добавила. — Извини.

— Все хорошо, — прошла еще одна секунда неловкой тишины между нами, и он добавил. — Мой отец, он нехороший человек. Мама не возражает ему. Они не понимают жизнь, которую я выбрал. Они рады, что у меня стипендия, поэтому я не стою им денег. Больше, особо нечего рассказать.

Это очевидно было большой ложью, как это нечего больше рассказать? Но я не собиралась быть еще более грубой и начать выпытывать. Я просто подумала, что за родители это должны быть, чтобы им не нравилось, что их сын — блестящий физик. Или что могло скрываться за фразой «нехороший человек».

Я пыталась придумать, как перевести разговор на другую тему.

— Так, хм, что это за музыка?

— Рахманинов. Восемнадцатая вариация Рапсодии на тему Паганини, — его глаза взглянули на меня с беспокойством. — Не очень современно, я понимаю.

— Это Тео дразнит тебя насчет классической музыки, не я, — поскольку Тео не было рядом, я наконец призналась. — На самом деле, она мне нравится. Классическая музыка.

— Да?

— Я не специалист по композиторам, но я немного узнала на уроках фортепьяно, — я поспешила добавить. — Просто, когда я слышу её, я думаю, что она красивая.

Рахманинов был удивителен, на самом деле, ноты фортепьяно снова и снова кружились в бесконечном крещендо.

— Ты всегда извиняешься за то, что чего-то не знаешь, — Пол даже не поднял глаза от чаши, где он смешивал моцареллу и домашний сыр. — Тебе надо это прекратить.

Обидевшись, я выпалила:

— Извини за то, что не родилась всезнающей.

Он остановился, сделал глубокий вдох и посмотрел на меня.

— Я имел в виду, что тебе не должно быть стыдно от того, что ты чего-то не знаешь. Нельзя начать учиться до тех пор, пока не признаешь, сколько ты не знаешь. Нет ничего плохого в том, что ты не знакома с классической музыкой. Я не знаком с музыкой, которую слушаешь ты, например, Адель и Машина.

— Это «Флоранс и Машина». Адель выступает соло, — я хитро взглянула на него. — Но ты это знал, разве нет? Ты просто хотел, чтобы я себя почувствовала лучше.

— Хорошо, — сказал Пол, и я поняла, что он ошибся непреднамеренно.

Прежде, чем я смогла подразнить его, он нахмурился на свою лазанью, как будто это был научный эксперимент, который прошел не как запланировано. Листы теста, которые он положил вниз, начала скручиваться, словно пытаясь сбежать.

— Ты купил лазанью без варки, да? — сказала я, спрыгивая со стола. — Она иногда так себя ведет.

— Я думал, так будет быстрее!

— Ты мог бы положить туда и другие листы, не отваривая их предварительно, ой, подожди, — я схватила один из фартуков с крючка и быстро завязала его. — Я помогу.

В течение нескольких следующих минут мы работали бок о бок: Пол выкладывал слоями сыр, листы лазаньи и соус, и деревянными ложками мы пытались удержать тесто от скручивания до тех пор, пока не покроем их несколькими слоями начинки. От пара мои волосы растрепались, Пол ругался по-русски, и мы оба глупо смеялись. До того вечера я не знала, что Пол может так много смеяться.

Как только мы закончили, нам потребовалось прикрыть сковороду перед выпечкой, и мы оба одновременно протянули руки к фольге. Наши пальцы соприкоснулись всего на секунду. Большое дело.

Я видела его практически каждый день в течение года, но в то мгновение я увидела Пола новыми глазами. Словно я только что поняла чистоту его глаз, сильные линии его лица. Словно его тело перестало быть крупным и неуклюжим, и стало сильным. Мужественным.

Привлекательным.

Нет. Сексуальным.

И что он видел, гладя на меня? Чем бы это ни было, это заставило его слегка раскрыть губы, словно от удивления.

Мы оба сразу же отвели взгляд. Пол оторвал кусок фольги и когда лазанья оказалась в духовке, он сказал, что ему нужно поработать над формулами. Я пошла к себе в комнату рисовать, что значило, что я смотрела на свои тюбики с краской в течение нескольких минут, пытаясь восстановить дыхание.