«Так-им, сестрица, давай же и мы за работу примемся; авось хоть как-нибудь да сделаем!»
И давай царевны биться с ковром маяться; беда научит, как горю помочь, и, с помощью девки-Чернавки, смышленой швеи, смастерили царевны по ковру цветному; хоть узоры на нем незнамо покаковски наставлены, да красны-хороши, а что на них значится, не нам угадать.
– Ведь и много бывает таковых швей-невест: у батюшки в дому, рукоделье загляденье, и заморская швея кажись лучше не сделает; а вышла замуж, да как пойдет тачать, то такого тебе понаделает, что и знахарь не разберет. Видишь, примерно, что красное, а не поймешь что оно: цвет ли то вышит, роза алая, аль то жареной рак!
Вот и наши царевны свои ковры изукрасили так:
Царь Тафута в своих палатах похаживает, в окошко Тафута поглядывает, поджидает подарков от своих невесток нареченных, от которой-де будет удачи ждать.
Идет царевич Мартын, несет под мышкой что-то завязанное.
«Ну, молвил Тафута царь, видно будет прок: одна невестка что-то изготовила!»
Идет царевич Мирон тоже с узелком под мышкою.
«Вот и другой! царь Тафута думает, чтои-то не видать моего милого сына Иванушки?.. эх, неудача видно сгубила беднягу сердечного, видно напалась жена неработница!.. а добрый он малой, не в братьев тих, а вот ему за тихость какая оказия, жена не ладна!.. Видно кто смел, тот и. лакомо съел, а кто похилей, тот так поговей!.. эх, эх!.. Мудро на свете устроено!..»
Ан глядь Тафута еще в окно, идет его любимый сын, царевич Иван, и несет под мышкою тож. узелок, только маленькой.
«Ну», молвил Тафута, тяжело вздохнувши «помиру идти, так хоть тестом брать; авось и его жена что-нибудь соткала!».
Собрались царевичи, вышел и Тафута к ним. «Что дети скажете хорошего, рукодельницы ваши жены, или так-себе?»
– Да вот, батюшка-родитель, говорят старшие царевичи, вот, изволь посмотреть, вот что наши жены изготовили!.. не знаем как потебе, а по нас загляденье!..
Царь Тафута усмехнулся и вымолвил: «у меня на это побаска есть.»
Был жил один человек, торговый и ловкой малой он был по своим делам, все у него шло, как надобно; любили его все, кто равен с ним был, и уважали его все подчиненные, и он был с ними строг, правдив и взыскателен… а дома, противу жены – бывало боится вымолвить лишнее, и если видит беспорядок какой, только махнет рукой да вздохнет себе тихохонько… Вот так-то раз пришел он домой; целый день сердяга по торговым делам маялся, перехватить нигде не успел, голоднехонек; пришел домой поужинать, сел за стол, откусил хлеба с голодухи-то что ли, иль в самом деле хорош был, – он ему очень понравился… «жена! ты-чтоль пекла?»
– Нет, это я; отвечает мать. А разве хорош?
«Ну, не то, чтобы очень хорош, а порядочный!»
Потом подали щей ему; хлебнул бедняга, да как пустит ложкой по столу… «Что это», говорит, «это в рот нельзя взять, вы, матушка, что ли это изготовили?»
– Нет, это стряпня женина.
«А!..» взял муж ложку, еще щи попробывал… и давай есть: «нечто, говорит, посоля схлебаются!..»
Так-то и вы, мои милые, на изделье жен своих не больно дивуйтеся… иное ведь только мужу посоля схлебать, а человеку постороннему хоть на улицу кинь… ну, ну-те-ко, покажите изделья жен своих!.
«Развернули ковры свои старшие царевичи…
„Да, молвил Тафута, дельце не больно диковенное: у меня бывало в старые годы и бабушка слепая лучше страчивала… примерно, что это такое?“ спрашивает Тафута на ковер показывая.
Царевич Мартын говорит… Да что же, вестимо что: это дерево! А царевич Мирон говорит: нет, это птица зеленая!»
«Вот то-то, прибавил Тафута царь, то-то и есть, видно Бог-де весть, что в котомке есть… ну-ко царевич Иван, чем-то ты похвастаешься?..»
– Да что, батюшка, и показать, я чаи, совестно: мне жена завернула что то, говорит, – носи, не знаю хорошоль оно: не виня меня, а мне думается, что тоже что-то не больно ладное.
Развернул царевич Иван ковер… так все и ахнули: нитка к нитке, цветок к цветку, камушек к камушку… и красно, и красиво, и золото светит, и камни блестят самоцветные… ковер, как сложишь, невелик, а развернешь – целый дом покроет и с крышею!
