— Чур меня! — вытаращила глаза бабка, застыв с ложкой у рта.
— Да, — важно продолжил Шишел. — Тольки я его ничуть не испугался, провез до обрыва, да обратно воротил, откуда взял. Он наш лес обустроить хочет на ихний манер, иностранный.
— Это как? — насторожилась бабка, страшно не любившая ни перемен, ни иностранцев.
— Ну, фонтан сшить обещал, должно быть из материи особой. Еще сказал, что вдоль дороги поставить надо женщин, в старинной одеже желтой, зеленой и оранджевой.
— Это еще зачем? — нахмурилась бабка, наслышанная о тамошних нравах.
— Я так понял, творог будут продавать, в чашках или стаканчиках, — почесал затылок Шишел, представив свою бабку в старинном наряде с чашкой творога на краю тропы. — А одежа пестрая, чтобы я их не посшибал, когда на телеге ехать буду. Такую издалече видать! — он крякнул, оставшись доволен, что о его транспорте подумали в первую очередь.
— У нас и так орехи на тропе продают, зачем нам творог еще? — проворчала бабка, недовольно поморщившись.
— И еще хочет деревья наши покромсать.
Бабка закрыла рот рукой.
— Да, дескать, у них там все покромсано, и у нас надыть.
— У нас и так деревья кромсать начали. Вот поймать бы того умника, да отхлыстать! — Бабка, кряхтя, встала и стала собирать посуду со стола.
— Вот я и свез его обратно, — Шишел стал набивать трубку, смотря в окно. — Бабки с творогом еще туды-сюды, а деревья кромсать негоже. Да-а. Вот выберут меня в сход, — Шишел выпустил облачко дыма, — я там им скажу, что делать надо. А то лес совсем забросили.
* * *
Тюса сидела на кровати и увлеченно читала книгу, которую она нашла в тумбочке у кровати. Книга называлась 'Сказки и предания ливнасов', на темно-синей обложке парил над верхушками деревьев Аврис. Но, несмотря на оптимистичного Авриса, сказки оказались одна мрачнее другой. В некоторых водяные чинили настоящий произвол, утаскивая на дно озера целые семьи, в других матери теряли младенцев в глубоких пещерах. Прочтя последнюю сказку, где к девочке, которая одна сидела дома, пришла какая-то нечисть и стала заставлять ее танцевать, Тюса громко захлопнула книгу и швырнула ее на пол.
— Ничего себе сказочки! — возмутилась она. — Надо им другой конец придумать!
Несмотря на решение полностью переделать местный фольклор, ей все равно было не по себе. Во-первых, потому что уже было поздно, во-вторых, она была дома совершенно одна — Фабиус пошел в гости к Мимозе, в-третьих, потому что книжка с милым Аврисом на обложке здорово ее напугала — а вдруг у них в лесу и правда все так на самом деле? И, наконец, в-четвертых, за окном началась гроза, которая словно сгустила три первых пункта — нервы кикиморки были на пределе.
Тюса забилась на кровать, закутавшись в атласное покрывало, и стала дрожать от страха. Она покосилась на бабку на портрете и показала ей язык. Толстая ливнасиха смотрела на кикиморку, поджав тонкие губы, и как будто ухмылялась.
— Будешь так таращиться, Лиходел все деньги заберет, — раздраженно сказала ей Тюса и демонстративно отвернулась.
В этот момент за окном вспыхнула молния и раздался оглушительный гром. В дверь громко постучали. Кикиморка подпрыгнула на кровати и затряслась от страха еще больше. В дверь продолжали стучать все громче и громче. Тюса в покрывале спустилась на цыпочках вниз и прислушалась.
— Эй, откройте, нам пластырь нужен! — донеслось из-за двери. Голос был вроде бы знаком.
— Кого там еще принесло? — недовольно отозвалась она, прислонившись ухом к двери.
— Да это мы — Гомза и Шима! Нам ногу перевязать нужно!
Тюса резко распахнула дверь и уставилась на вымокших до нитки ребят.
— Чью ногу? — поинтересовалась она, запуская поздних гостей в прихожую. Страх ее как рукой сняло — на его место с треском ворвалась озадаченность. Кикиморка судорожно размышляла: должен ли тот, кто оказывает первую помощь, быть в пижаме и атласном покрывале, или ей стоит переодеться.
— Ее! — Гомза ткнул пальцем в зареванную Шиму. — А ты чего в покрывале ходишь? — он с изумлением уставился на кикиморку.
— А у нас, у кикиморов, все по вечерам в покрывалах ходят. Сначала в простынях ходили, но они пачкаются быстро. Что там с ногой твоей? — Рядом с Гомзой и Шимой она почувствовала себя взрослой, и ей не терпелось проявить свои деловые качества.
