— Что же это такое? — Затем резко повернулся к Моллерюду, который в этот момент вошел в комнату. — Теперь я понимаю, почему ты чувствуешь дерьмо на своих руках. Куда делась твоя пятая карта? Здесь их только четыре.
— Четыре? — Молодой художник изобразил на лице удивление. — Разумеется, у меня было пять карт.
— А не засунул ли ты случайно одну из них в башмак? — У Крона уже начинали бледнеть скулы. — Или одарил Хагена одной из восьмерок? Как-нибудь под столом?
— Ну, знаешь ли! Это наглейшая… — Моллерюд нагнулся и подхватил с ковра «шестерку треф», у самой ножки стола. — Вот она. Наверное, отлетела, когда в конце игры я бросил карты.
— Или, может быть, наш хозяин сбросил ее туда? Чтобы, скажем, не оказаться с шестью картами на руках в момент их открытия!
Обвинение в шулерстве привело к жаркой сцене между двумя господами. Хаген пока не вмешивался, но его и без того распухшее лицо вздулось еще больше. Гюндерсен был все еще молчаливым наблюдателем, но в его глазах появился новый, напряженный блеск.
— Слушай-ка, ты! — Моллерюд стукнул кулаком по столу. — Я же сам проиграл сегодня вечером 7 600 крон…
— Все это обратится в солидную чистую прибыль, когда ты и доктор начнете дележку! — отрывисто продолжал Крон. — Я уже заметил, что или ты, или Хаген неизменно оказываетесь победителями на наших покерных вечерах.
— Как ты смеешь клеветать на меня и обвинять в шулерстве!
Крик гулко раскатился в стенах, и с таким же звонким резонансом прозвучал саркастический ответ:
— Ну, я-то уж знаю, какую власть имеет над тобой Хаген. Он может заставить тебя делать все, что угодно!
Во время гвалта одна из дверей в комнате открылась, и в дверном проеме показалась женщина с усталым, строгим и печальным лицом. Коротко подстриженные волосы лежали в беспорядке, на ней были шлепанцы, брюки и короткий халат. Она бросила мимолетный взгляд на собравшихся, зажигая сигарету, и сказала:
— Нельзя ли потише? Мне бы хотелось хоть ночью отдохнуть.
Гюндерсен в ответ учтиво поклонился:
— Простите, фру Хаген, мы сейчас же разойдемся.
— Да, судя по шуму, вы так разошлись, что дальше некуда! — язвительно ответила женщина.
Хаген злобно и бесцеремонно зашипел на жену:
— Тебя это не касается. Марш в постель!
Она исчезла, но дверь оставила приоткрытой.
Теперь Крон наклонился к хозяину. Он говорил намного тише, но не менее угрожающе.
— Верни мне и Гюндерсену деньги, которые с нас взыскал!
Хаген похлопал себя по внутреннему карману:
— Наличка есть наличка, а игра есть игра, господин бизнесмен.
— Я немедленно пойду в полицию! — Оптовик был в ярости.
— А как ты докажешь свое обвинение? — спокойно спросил Хаген. — У тебя есть свидетели? — Он посмотрел на двух остальных. Гюндерсен пожал плечами. Моллерюд был нем, как рыба. У победителя вечера вновь появился волчий оскал. — Ступай, ступай в полицию. И донеси на себя самого — за клевету и оскорбления!
Крон рванулся к двери, ведущей в коридор.
— Ну, берегись! Ты еще у меня дождешься!
Дверь с шумом захлопнулась. Через несколько секунд послышался соответствующий хлопок наружной двери.
Хаген направился к окну с полным бокалом виски, распахнул его, сделал глубокий глоток из бокала и проворчал:
— Ух! Ему явно надо проветриться.
— Он, наверное, совсем рехнулся! — выпалил Моллерюд.
— В последнее время коммерческие дела Крона идут все хуже и хуже, — вставил Гюндерсен. — Это было, должно быть, большим ударом для него.
— Ты хочешь сказать, он заработал нервное истощение?
— Опухоль мозга — вот мой диагноз, — пробурчал Хаген и сделал еще один глоток.
Гюндерсен направился к нему, и, когда заговорил, в его голосе появилась новая интонация:
— Лучше бы ты позаботился о своем собственном здоровье!
— А, и ты мне грозишь? — прошипел Хаген.
— Вовсе нет. Меня беспокоит твое больное сердце.
— Считаешь, я слишком много пью? — Хаген подошел к столу и поставил на него полупустой бокал. — Спасибо, уж врач-то знает свою норму. И у него есть скополамин в аптечке. Впрочем, я вполне подхожу под ту категорию, которая в твоей отрасли называется «хорошая жизнь». Ты ведь сам оформил превосходный полис по страхованию жизни.
