К началу декабря мы уже перестали пользоваться тайными именами. Нэнси сказала, что от них только путаница. Еще мы почти забросили наши списки. Все равно имена в них никогда не менялись. Нэнси еще удавалось как-то разнообразить свой список. Но с ее восемнадцатью именами было легче. Дженни, Гретхен и я всегда ставили первым номером Филиппа Лероя. И никаких перемен не предвиделось. Я только не могла понять: то ли он действительно им нравился, то ли они делали то же, что и я — ставили его первым номером только потому, что он самый симпатичный мальчик в классе. Может быть, они тоже стеснялись написать, кто им нравится на самом деле.
В тот день, когда у Гретхен, наконец, хватило смелости утащить у отца книгу по анатомии, мы собрались у меня дома, закрывшись в моей спальне и подперев дверь стулом. Мы сидели на полу полукругом — перед нами лежала книга Гретхен, открытая на анатомии мужчины.
— Думаете, Филип Лерой, когда он раздет, выглядит так же? — спросила Дженни.
— А ты как думала! — удивилась Нэнси. — Или что он, по-твоему, не мужского пола?
— Все эти кровеносные сосуды и кишки… — состроила гримасу Дженни.
— Ну, это у всех, — заметила Гретхен.
— По-моему, это все отвратительно, — сказала Дженни.
— В таком случае, не советую тебе становиться врачом или медсестрой, — сказала Гретхен. — Они смотрят на это каждый день.
— Переверни страницу, Гретхен, — велела Нэнси.
Следующая страница была посвящена половой системе мужчин.
Мы замолчали и только смотрели в книгу. Наконец Нэнси сказала:
— Все, как у моего брата.
— Откуда ты знаешь, как у твоего брата? — спросила я.
— Он иногда ходит по дому голый, — сказала Нэнси.
— Мой отец тоже иногда ходил голый, — вставила Гретхен. — Но в последнее время перестал.
— Моя тетя прошлым летом ходила на нудистский пляж, — вспомнила Дженни.
— Правда что ли? — не поверила Нэнси.
— Да, целый месяц, — подтвердила Дженни. — И мама потом три недели с ней не разговаривала. Она считала, что это позор. Тетя разошлась с мужем.
— Из-за нудистского пляжа? — спросила я.
— Нет, — сказала Дженни. — Она была разведена еще раньше.
— А что, по-твоему, они там делают? — поинтересовалась Гретхен.
— Просто слоняются голые, вот и все. Тетя говорит, там все очень спокойно. Но я никогда не стану ходить голой — ни перед кем!
— А как же — когда ты выйдешь замуж?
— Даже тогда.
— Подумаешь, скромница!
— И вовсе нет! При чем тут это!
— Когда вырастешь, будешь думать по-другому, — заверила ее Нэнси. — Еще захочешь, чтобы все на тебя смотрели. Как на этих девиц из «Плейбоя».
— Каких еще девиц из «Плейбоя?» — удивилась Дженни.
— Ты что, никогда не держала в руках «Плейбой»?
— Откуда я его возьму? — спросила Дженни.
— У меня отец его получает, — брякнула я.
— Значит, он у тебя есть? — заинтересовалась Нэнси.
— Конечно.
— Тогда принеси!
— Сейчас? — спросила я.
— Ну да.
— Ну, это я не знаю, — замялась я.
— Послушай, Маргарет, — Гретхен смогла взять у своего отца его медицинскую энциклопедию, думаешь, ей было легко? А ты только покажешь — и все.
В общем, я открыла дверь спальни и спустилась вниз по лестнице, пытаясь вспомнить, где я видела последний номер. У мамы я спрашивать не хотела. Не потому, что я считала таким зазорным показывать его подругам. В конце концов, ведь отец получал его… Хотя мне кажется, что в последнее время отец его прячет, потому что я перестала видеть его в газетнице, где он всегда бывал раньше. Наконец я нашла его в ящике отцовского стола. Я подумала, что если мама меня застукает, я скажу, что мы делаем себе альбомы и нам нужны старые журналы, из которых можно что-нибудь вырезать. Но она не застукала.
Нэнси открыла журнал как раз в середине, на фотографии голой девицы. На предыдущей странице рассказывалась ее история. Девицу звали Хилари Брайт, и ей было восемнадцать лет.
— Восемнадцать! Всего на шесть лет старше нас, — воскликнула Нэнси.
— Но вы посмотрите на ее габариты. Вот это да! — изумилась Дженни.
— Думаете, мы тоже будем такими в восемнадцать? — спросила Гретхен.
— По-моему, тут что-то не так, — усомнилась я. — У нее же пропорции неправильные.
