Она перецеловала нас всех. Зал неистовствовал. Такой неожиданный успех совсем смутил нас — ведь мы были, наверно, первыми цирковыми артистами на сцене Большого театра.
Этот эффектный трюк я использовал потом на разных праздниках. Например, в дни 15-летия Октября в Ленинградском цирке я выбивал из-под купола полотнища с лозунгами: «Долой трюкачество — борись за качество!», «Готовьте боевую смену — даешь советскую арену!» Этот лозунг был в то время особенно популярен, потому что все больше появлялось у нас отечественных номеров и аттракционов.
В Саратове, во время демонстрации я выпускал в воздух детские резиновые шарики, к которым были привязаны большие картонные доллары, и расстреливал их на высоте восьмидесяти — ста метров. Доллары падали, что как бы иллюстрировало падение курса доллара тогда на мировом рынке. Трюк этот вызвал шумное одобрение демонстрантов.
Я раздумывал над реакцией зрителей и старался как то объяснить ее себе. Все дело, наверное, в том, что выстрел здесь приобретал определенный смысл становился сюжетно необходим, оказывался единственным и неожиданным средством выразительности. Это открытие очень мне пригодилось, потому что в то время в цирке началось увлечение тематическими номерами, артисты придумывали себе интриги, а трюки «наполняли содержанием».
В стремлении придать содержание цирковому номеру нет ничего плохого, если только это не будет приспособленчеством, насилием над жанром. И напрасно, мне кажется, многие относятся сейчас к этому с насмешкой. Конечно, подобные увлечения — веяние времени. То упорство, с каким старались порой соединить несоединимое, может быть, и вызывает теперь снисходительную улыбку, но подобные старания обязательно оставляют после себя след — сама неожиданность задачи помогает вырваться из шаблона, посмотреть свежим глазом на устаревшее.
Мне тоже захотелось построить свое выступление по новому. Осенью 1932 года я за два месяца придумал и подготовил свои тематический номер. Если я чем-нибудь загорался, то старался сделать это как можно скорей. И тут уж сутки переставали делиться на день и ночь, на работу и отдых — все было сплошной работой. Такое опьянение дедом, может быть, и не очень-то хорошо, оно часто мешает трезвой оценке, но в молодости иначе у меня не получалось.
К нашему номеру «тема», так сказать, сама стучалась в дверь. Мы назвали его «Снайпер», он представлял сбоё небольшую военную сцепку. Была сконструирована объемная декорация около 3,5 метров в ширину, изображавшая прифронтовую полосу с окопами, проволочными заграждениями и объектами обороны. Все детали декорации так размещались на манеже, что просматривались с любого зрительского места. В центре манежа расстилали ковер в виде зеленого поля с кочками и бугорками. Под куполом были подвешены четыре самолета-истребителя. Оформлял номер художник М. Курилко.
После драматического музыкального вступления — я хотел, чтобы этот номер звучал торжественно, приподнято и романтически — по радио диктор читал небольшой реферат о снайперстве и его роли в современной войне. После его окончания труба в оркестре играла сигнал «Тревога!» Настороженно скользили лучи прожекторов, как бы прощупывая местность. Выбегал снайпер с винтовкой, противогазом, биноклем, одетый в маскировочный комбинезон. Начинался поединок снайпера с прожекторами, он ускользал от них, стараясь занять выгодную позицию. В это время ассистент внутри макета приводил в действие специальное приспособление — и раздавалась канонада артиллерийского обстрела. Заняв удобную позицию, снайпер стрелял в головы солдат, то и дело выглядывавших из окопов (мишени были сделаны из канифоли). После этого из-за бугра под прикрытием танка начиналось наступление пехотинцев, которых снайпер уничтожал одного за другим. Выскакивавшие из-за леса всадники на конях тоже падали, сраженные точным огнем снайпера.
По сигналу воздушной тревоги прожектора скрещивались под куполом, где начинали кружить самолеты. Снайпер менял позицию и сбивал самолеты, которые тяжело падали на землю. Сбивать самолеты мне особенно нравилось.
