— Маргаритки или розы? — спросила я, показывая на тарелки с узором.
Адам сморщил нос. Улыбка не сходила с его лица с тех самых пор, как он заметил меня в глубине магазина, но сейчас она на мгновение превратилась в гримасу, а потом снова вернулась на свое место. Иногда мне казалось, что его лицо сделано из резины. Нормальный человек не может так много улыбаться.
— Мы не можем просто поесть из картонной коробки? — с надеждой спросил он.
Я покачала головой, и он плюхнулся на старый диван, стоящий у противоположной стены нашей служебки-офиса, и в шутку закрыл глаза руками в знак отчаяния:
— Выбирай сама. Мне ту, которая, по твоему мнению, в меньшей степени повредит моей мужественности.
Я фыркнула.
— Я дам тебе маргаритки, — сказала я с озорным блеском в глазах.
Он лишь приподнял брови и улыбнулся еще шире. И так всегда с Адамом — его невозможно разозлить. Не важно, как далеко я могу зайти, он всегда остается спокойным и невозмутимым. Сначала меня это очень раздражало, и я несколько лет пыталась зажечь его фитиль — поверьте мне, я несколько лет только и пыталась, что сделать это, — но сейчас я очень благодарна ему за его добродушие. Я понимаю, со мной бывает очень трудно, и знаю, что друг, который готов терпеть меня двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю, — это подарок свыше.
Мы разложили еду на тарелки с помощью розовых ложек и стали есть розовыми вилками, рассказывая друг другу новости последних двух месяцев. Обычно у нас не бывает таких долгих перерывов во встречах, но он уезжал по делам. Я думала, это скорее было приключение для мальчика, оплаченное по кредитной карте компании. Ну кто может назвать лазание по деревьям законными деловыми тратами? Хотя Адам так и делает. И он даже со спокойным выражением лица заполняет форму для налогов.
— Ты в порядке?
Я подняла глаза. Моя вилка лежала на тарелке, на ней все еще была королевская креветка. Я не помню, чтобы накалывала ее.
— Я в порядке.
Адам немного нахмурился:
— Просто… ты странно тихая. Для тебя. Мне удается говорить целые предложения, и ты меня не перебиваешь. И ты без конца вздыхаешь.
— Да? — Собственный голос показался мне отчужденным. Я решила немного отвлечь Адама, потому что не была готова говорить с ним о том, что волновало меня. — Бабушка сказала мне кое-что на днях… — Я взяла свою розовую вилку и обмакнула креветку в соус. — Она сказала, ей кажется, что мои биологические часы тикают.
Адам отреагировал именно так, как я и надеялась. Он громко рассмеялся.
Я скрестила руки.
— Ну, это ерунда, — сказала я, довольно успешно притворяясь раздраженной и надеясь, что Адам проглотит мою отвлекающую приманку. — Даже если у меня и есть часы, в чем я очень сомневаюсь, я их не слышу.
Адам схватил бумажный пакет с кисло-сладкими свиными шариками со стола и заглянул внутрь.
— Это наушники, — пробормотал он, не поднимая глаз.
Думаю, он считал, сколько шариков сможет стащить, чтобы я не заметила.
Я нахмурилась и оглядела офис. О чем он вообще говорил? Наверное, я должна быть ему благодарна. По крайней мере, он переменил тему разговора.
А потом я их заметила — в порванной картонной коробке под столом, забитым зимними вещами, которые я еще не успела разобрать. Я наклонилась и вытащила их одним пальцем.
— Что? Эти наушники? — спросила я, поднимая вверх пару очаровательных детских синих наушников.
Адам поднял глаза, во рту у него был золотистый шарик. Он откусил половину и стал медленно жевать, ни в малейшей степени не смущенный флюидами «давай уже быстрее глотай», которые я посылала ему. Он облизал губы.
— Не совсем, — сказал он, глядя мне в глаза, в то время как его рука снова полезла в картонный пакет. — Я говорил скорее о метафорических наушниках, которые помогают тебе не слышать того, чего ты не хочешь.
Мои пальцы сжались вокруг пластмассового обода, соединяющего два меховых шара.
Адам лениво улыбнулся мне:
— Уверен, у тебя есть и подходящая пара наглазников в горошек. Шелковых, разумеется…
Он замолчал и увернулся от летящих в него наушников. Я быстро наклонилась вперед и схватила свиной шарик из пакета.
