Мак-Коннел говорил с готовностью человека, долгое время не общавшегося ни с одной живой душой. Почему-то вздумал оправдывать жену передо мной. Какое это имеет отношение к делу? Его жена, их сын — все это лишь второстепенные заметки на полях главной истории: что он сделал с моей сестрой.
— Одно время я за вами следила, — сказала я. — Когда прочла книгу, отправилась в университет и нашла ваш кабинет. На двери висело ваше расписание. Страшно было встретиться с вами наедине, но мне хотелось вас увидеть, чтобы у имени появилось лицо.
— В газетах были мои фотографии.
— Ну наверное, не просто лицо. Я хотела посмотреть на вас вблизи — какой вы в жизни. Вот и поджидала в коридоре у кабинета в какой-то понедельник. Напялила огромную шляпу и темные очки. Чувствовала себя полной дурой. Дверь у вас была закрыта, и целая очередь студентов дожидалась. То и дело кто-нибудь поминал имя Лилы. Понимаете, они все явились вовсе не затем, чтобы поговорить с вами о занятиях. Они жаждали сопричастности к трагедии. Один парень даже удумал попросить вас подписать ему книжку Торпа. Я была в бешенстве… Лила погибла, а они ведут себя так, будто вы звезда!
Я старалась унять дрожь в голосе, чтобы не выдать страха.
— Часа через два вы наконец вышли. И первой моей мыслью было, что вы совсем не такой, как я ожидала. Внешность, ваш словесный портрет — да, их Торп передал верно. Но все остальное — манера двигаться, говорить, — здесь он дал маху.
— Само собой. Он же никогда меня не видел.
— Как это?
— Да вот так, — пожал плечами Мак-Коннел. — В книге ему удалось создать впечатление, будто он часами беседовал со мной, а на деле мы с ним поговорили один раз, по телефону, пять минут. — Он потер двумя пальцами козырек кепки; ткань на этом месте потускнела и замаслилась. — А чего вы ожидали?
— Что на вид вы более… ну не знаю… опасный, что ли. Думала, в вас будет что-то такое… — Я запнулась от удивления: это я ему рассказываю?
О чем именно тогда думала, я хорошо помню, — о том, что обнаружу в нем нечто определенно нездоровое — во взгляде ли, в манере держаться, — явную отметину убийцы. Но ничего такого не было.
— Вы поехали в город поездом, — продолжала я. — Я бросила машину и последовала за вами. Кончилось тем, что вы зашли к «Энрико» на Северном пляже, а я устроилась за дальним столом и смотрела, как вы едите. Потом я уже больше не ходила к вам в университет, зато каждый понедельник являлась к «Энрико». И каждый раз там были вы — неизменные спагетти под соусом маринара, вода со льдом, под конец эспрессо. Всегда один, всегда за работой, черкаете себе в блокноте, будто вокруг никого и ничего. Я не снимала ни шляпы, ни очков, но была уверена, что рано или поздно вы меня узнаете.
Мак-Коннел поерзал на стуле. Освещенное пламенем свечи, его лицо поражало. Теперь я понимала, что Лила нашла в этом лице — привлекательную угловатость, глубину глаз с огромными зрачками, большой, твердо вылепленный благородный рот.
— Я и узнал, — проговорил он.
— Узнали?
— Конечно. Лила показывала мне фотографии — те, где вы вместе в Европе, — и вдвоем на пляже, детские фотки. И у Торпа в книге были фотографии. Но даже если б я не видел ни одной карточки, я бы догадался.
Голос его стал глуше, а взгляд переходил с моих глаз на рот, на шею. Я быстро глянула в сторону кухни — где там Мария? — но той не было ни видно ни слышно.
— Почему же вы ничего не сказали? — спросила я.
— Полагал, что однажды вы сами ко мне подойдете. Я бы с удовольствием поговорил с вами. Перед смертью Лилы я несколько месяцев подряд виделся с ней практически ежедневно. Если не считать времени, которое я проводил с сыном, она была лучшим событием каждого дня. Я любил говорить с ней. Более того, любил слушать ее. А потом ее не стало. Вы были так похожи на нее, и я все думал: а что, если вы и говорите как она? Мне хотелось услышать ваш голос. Но вы все сидели в углу и караулили.
— Я прикидывала, как бросить вам в лицо обвинение. Только вот храбрости не могла набраться. Хоть место и людное, а кто знает, как вы себя поведете… И вдруг вы исчезли.
Одно время — и довольно продолжительное, несколько лет — я искала Мак-Коннела повсюду. Искала так истово, что не раз и не два мне казалось — нашла! В толпе на улице мелькнет профиль, бросаюсь к человеку и понимаю — нет, не он. Или в музее замечу знакомый поворот головы, жест, подкрадусь бочком, тут человек обернется — и иллюзия рассеивается.
