– Нерешительность хуже, чем неудачная попытка: вода меньше портится, когда течет, чем когда стоит, – процитировала Тоня испанского писателя Фернандо де Рохаса. – Спасибо тебе, интересная практика! Теперь буду использовать ее, она и правда помогает взглянуть на все с другой стороны.
Они поговорили еще немного и тихо прошмыгнули в свои комнаты, чтобы не получить нагоняй от суровых медсестер: сколько бы лет тебе ни было, в санатории ты начинаешь чувствовать себя подростком.
Через неделю Ася смущенно протянула Тоне листок бумаги, сложенный вчетверо. По необычному цвету та сразу узнала страницу, вырванную из Асиного блокнота.
– После нашего разговора ко мне пришло вдохновение, и я написала этот стих, но долго не решалась тебе отдать. Надеюсь, он станет для тебя напоминанием или путеводным маяком, если тебя вдруг снова начнут одолевать сомнения насчет будущего. Но мне бы хотелось, чтобы он не задерживался надолго у одного человека, а в нужную минуту как подсказка переходил к тем, кто в нем нуждается.
– Ох, спасибо, это очень неожиданно! – удивилась Тоня.
Раскрыв листок, она прочитала простые, но очень трогательные строчки.
– Ася, это просто чудесно! Мне никто и никогда раньше такого не делал. Можно я тебя обниму?
– Конечно, – улыбнулась девушка и раскрыла руки. – Меня завтра выписывают, поэтому я буду рада, если ты тоже напишешь мне в блокнот какое-нибудь пожелание.
После того как девушки обнялись, Ася протянула раскрытый блокнот и ручку. За время пребывания здесь ее волосы немного отросли, сделав похожей на белоснежный одуванчик, и ручка стала путаться в волосах, поэтому она носила ее, закрепив на кармашке рубашки.
Тоня написала: «Ты волшебная! Я счастлива обрести такую замечательную подругу. Давай договоримся увидеться в следующий раз при хороших обстоятельствах в какой-нибудь теплой стране? Свети другим, но, пожалуйста, не сгорай сама».
* * *
Я смотрела невидящими глазами в историю и не могла остановить слезы, льющиеся рекой.
Растерявшаяся Саня села рядом со мной на диван.
– Эй, Танчик, ты чего? Секунду назад сидела же счастливая, – недоуменно спросила она. – А-а-а, история. Это что, кто-то из твоих родственников?
Я отрицательно покачала головой, а потом кивнула, окончательно запутав Саню.
– Н-н-н-не смогу. Я не пойду. Это Л-л-леонид Н-н-николаевич. Ори-он, – от слез я даже начала заикаться.
– Кто? Прости, я не понима… А! О, блин, это мужчина с собачкой, которого мы видели, да?
– Д-д-да!
Саня забрала у меня историю и положила ее к себе на стол, закрыла дверь кабинета на замок и ненадолго открыла окно, чтобы прохладный морозный воздух охладил мое раскрасневшееся лицо. Потом сунула мне в руки кружку мятного чая и шоколадку, которую достала из подарка студентов.
– Я н-н-не хочу.
– Тебя никто не спрашивает. Жуй, это поможет.
Лишь спустя десять минут я смогла немного успокоиться. Саня в это время звонила в стационар, чтобы узнать подробности лечения Л. Н. и предположительную причину смерти.
– Это что, была шоколадка с валерьянкой?
– Нет, это был обман твоей симпатической системы. Когда мы испытываем сильный стресс, то действие всех пищеварительных желез прекращается. К примеру, пока ты убегаешь от разъяренного медведя, тебе особо не до поглощения бургеров: во рту пересыхает, давление повышается, зрачки расширяются. А при активности парасимпатической системы мы, наоборот, успокаиваемся: давление падает, железы работают. Так вот, если ты сильно паникуешь, то можно просто что-нибудь съесть, медленно прожевывая, и организм подумает, что раз мы жрем, значит, опасность миновала, и че это я тогда паникую? Галя, отмена!
– Поэтому некоторые люди бессознательно заедают стресс? Тянет на сладкое или вредное, и таким образом мы просто пытаемся успокоиться?
– Да, все верно. Кстати, так еще в Древнем Китае проверяли людей перед казнью. Приговоренные клали в рот горсть сухого риса, и им зачитывали приговор. Если после этого он выплевывали сухой рис, значит, виновны. Раз волнуются, значит, действительно совершили преступление. А если рис был мокрый и весь в слюнях, значит, человек невиновен.
