Твой девятнадцатый век - страница 112

В наше время золотой телец здравствует, и деньги все растут в умелых руках.

Я рада, что мои дети не липнут к деньгам и не считают их одних к принадлежности счастья…»

8 сентября 1912 г. Лозанна

«…Я накануне отъезда в Берн, но не совсем. К октябрю я должна опять приехать — тебе, кажется, писала почему: я единственная свидетельница прошлой русской жизни (Герцена) до заграницы, об которой желают от меня сведений, и мне нельзя отказаться, так как это касается А. И. и его семьи…

Письма, которые я переписываю, во многом интересны, а для меня — такое живое воспоминание дружбы и доверия ко мне, что я совсем погружаюсь в прошедшее… Я в то время была единственным близким человеком к нему после смерти Натальи Александровны, и он делился всеми впечатлениями со мной. Я же с детства была к семье близка. Он очень желал, чтоб я с Рейхелем переехала в Лондон, где он жил, мы же жили тогда в Париже. Через меня он имел известия о друзьях; сам он не мог переписываться, а он очень страдал от этого. Потом мы уехали в Дрезден, чем он был очень недоволен. Виделись мы только через несколько лет, и то незадолго до его смерти. Когда мы переехали в Швейцарию, он был в Женеве и, как только узнал, тотчас приехал в Берн и приезжал потом не раз. А с друзьями так и не видался. Я слышала, что Граничка^>[80] собирался, наконец, приехать, как его смерть так скоро унесла. Лику^>[81] я видела потом в Берлине, где была проездом. Она ехала в Италию с Мавоненькой^>[82], где и скончалась. Мавоненька приезжала потом с Еленой Константиновной^>[83], и мы виделись. Потом мало-помалу порвались все ниточки, и один за другим покоятся теперь на Пятницком кладбище… Sic transit gloria mundi^>[84].

He думай, что я расстраиваю себя мыслями о смерти; нимало. Я знаю, что она близка ко мне только как самое натуральное переставание. И вот теперь, при последнем, я так наслаждаюсь, читая и переписывая письма такого человека, который теперь так знаменателен и ценен и которого дружбой я долго пользовалась. Он раз прислал мне свою фотографию и подписал: „Марье Каспаровне от неизменного друга“. Этот портрет я завещать буду для Румянцевского музея или для музея Герцена, если он осуществится… Больше писать не могу, у меня еще много переписывать, и я скупа на время для другого… А теперь, пока прощай, милая, дорогая Маша, будь здорова и пользуйся всеми возможностями, которые есть, и не забывай твою пока еще на земной поверхности старую Микасину^>[85]».

18 октября 1912 г.

«…Чего бы я не дала, чтоб иметь возможность ходить, но, увы, надобно отказаться, а у меня вовсе нет такой разумности, чтоб покоряться. Ну и терпи казак — атаман не будешь…

Да, война теперь всех заполонит.

Меч обнажен и занесен, и все говорят об ужасной, жестокой войне.

Озвереют люди! Ты радовалась, что аэропланы не будут принимать участия, а я сегодня читала в наших газетах, что их будут употреблять…

С недостатком места все здесь^>[86] отправляется на чердак, у меня, таким образом, много пропало, особенно из переписки. Сама я наверх лазить не могу. С трудом отыскались номера моего „Колокола“, которого теперь и за деньги получить нельзя. Даже внук А. И. не имеет в целости. Вот я и везу ему теперь весь мой „Колокол“ и очень рада, что могу доставить ему такое дорогое воспоминание. Он же сам относится ко мне с привязанностью. У него родился мальчик, и меня называют его бабушкой; вообще Герцены считают меня как принадлежащего к их семье…»

1912, ноябрь. Лозанна

«…Сюда я приехала потому, что у Таты гость, русский^>[87], который непременно желал видеть меня. На днях он был у меня и уверял, что он хорошо знает меня, хоть я его и не знаю. Он собирает материалы для некоторого рода биографии. А у меня уже так плоха память, что многое улетучилось…»

Научный сотрудник Рукописного отдела Ленинской библиотеки кладет передо мной последнюю тоненькую пачку. Лист использования чист. Эти письма никто из читателей никогда не заказывал.

В апреле 1913 года Мария Каспаровна благодарит за поздравления к девяностолетию. И после — еще несколько писем и открыток.

13 июня 1913 г.

«…Ты вот читала многое об Аи, так мы его называли; была ли у тебя в руках книга его „Прерванные рассказы“? Книгу с этим названием он посвятил мне, и вот теперь хочу переписать тебе посвящение его мне: „Марии Р…“